В продолжение недосказанной биографии (О.С.Юренева)

Не так давно мы закончили очерк «Недосказанная биография», посвященный вышневолочаевскому помещику Семену Павловичу Юреневу (1799-1855), портрет коего хранится в нашей коллекции. Герой русско-польской войны 1831 года, кавалер четырех орденов, проживал он в селении Черные Ручьи Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, там и похоронен.

Погоста, на котором погребен Юренев, ныне не существует. Снесли. «Единственный материальный след захоронений», как сообщил нам краевед Дмитрий Леонидович Подушков – лишь камень, что лежит на краю поля, где когда-то находился погост. От селения Черные Ручьи тоже ничего не осталось; разрушена до основания даже церковь, которая находилась поблизости (храм Георгия Победоносца).

Но как все это произошло? Как канули в небытие люди и селения, как вытравлялась память о них?

Тверской архив

На одном из сайтов в Интернете обнаружили сведения о документах госархива Тверской области, касающихся именно Черных Ручьев, равно и некой О.С.Юреневой, предположительно – дочери Семена Павловича, проживавшей в имении Павлово (как и Черные Ручьи, это – в Вышневолоцком уезде).

На названном сайте имени и отчества Юреневой обозначено не было, но мы уже знали, что седьмого ребенка С.П.Юренева звали Ольга, она родилась в 1854 году. Так не она ли?

Датированы документы 1920-ми годами и касаются выселения хозяйки из принадлежащего ей имения. Значит, было ей уже за 70…

Мы тут же написали запрос в Тверь. Попросили скопировать дела об Юреневой и Черных Ручьях.

Невдолге пришел ответ: архивные дела существуют, они достаточно хорошо читаются, потому что чернила не выцвели. Завязывается знакомство: исполнительница запроса Галина Михайловна Дмитриева и заведующая отделом Галина Викторовна Баруткина взяли на себя труд не только по ксерокопированию документов, но и составили две биографические справки о Семене Павловиче Юреневе и его детях.

Архивные справки

Изучив метрические записи, относящиеся к Черным Ручьям, они подтвердили: Семен Павлович Юренев действительно скончался 1 июля 1855 года (о чем, впрочем, мы уже знали из публикации Д.Л.Подушкова об Удомельских погостах). Из неизвестных сведений – Юренев владел также сельцом Куровым, умер же от чахотки.

Вторая справка еще раз подтверждала те данные, которые мы изложили в очерке «Недосказанная биография».

Итак, в справке поминаются семь детей Юренева, и среди них Ольга. Как станет известно позднее, уже в годы 1920-е у Ольги не осталось в живых ни братьев, ни сестер, не знала она также ничего о их потомстве, сама же была бездетной. Наиболее близкие ей родственники – племянник Михаил Николаевич Юренев да двоюродная сестра. И, стало быть, потомство Семена Павловича Юренева, вероятно, со смертью дочери Ольги прекратилось. При таком многочисленном семействе, казалось бы, и намека не могло быть на то, что род когда-нибудь угаснет, - во всяком случае, по линии С.П.Юренева.

Не исключено, конечно, что Ольга Семеновна что-то не договаривала. Время было суровое, и она могла намеренно утаить какие-нибудь данные о родственниках, или вовсе не знать о существовании некоторых.

Так или иначе, но со слов Ольги Семеновны выходит, что она одна из потомства Семена Павловича доживала свой век в Вышневолоцкой земле, всеми забытая и покинутая, в постоянном страхе, что имение ее реквизируют, землю отберут, а ее саму выставят за двери собственного дома.

Черные Ручьи

А что же Черные Ручьи? Ведь там была усадьба, в ней жил когда-то Семен Павлович Юренев.

Увы, на момент переворота имение принадлежит, по-видимому, уже не Юреневым. Новый владелец – некто Бажанов (так мы считали в начале поиска, однако время внесло в него неожиданные коррективы!).

Ветры перемен заставляют Бажанова покинуть усадьбу, которая не раз подвергалась разграблениям. Все имущество постановляют предоставить ведомству путей сообщения.

Для имения это было гибелью. Лишившись хозяина, оно зачахло и, наконец, опустело вовсе.

Сохранилась опись имущества. Благодаря этому документу мы можем сегодня совершить подобие виртуальной экскурсии по месту, некогда принадлежавшему, как мы сначала полагали, помещику Юреневу – впрочем, дальнейшие разыскания докажут ошибочность некоторых наших выводов, о чем – ниже…

Мы бродим по большому опустевшему дому. В нем одиннадцать комнат, хотя он и одноэтажный, и деревянный, и архитектурными изысками не блещет.

Прислуги уже нет – потому что нет хозяина. Да и присматривать, в общем-то, не за чем. Весь скот (одна лошадь, четыре коровы и три теленка) по предписанию Уземотдела перемещены еще в мае 1919 года в селение Афимьино.

Построек тоже поубавилось: людские уничтожены пожаром (сожгли, стало быть?), каретный сарай и скотный двор - тоже. Так что близ дома – только птичник, гумно, амбар, два сарая да баня. Есть, правда, еще особые сенные сараи, их было 7, 4 из них Бажанов продал. Скорее всего, их перетащили на новое место или разобрали на дрова. Флигель тоже продан. И это вменяется теперь бывшему хозяину в вину: поскольку прав на имущество он уже не имеет, ничего продавать нельзя. На Бажанова заводят дело в суде.

А вот и первая комната. Перво-наперво бросаются в глаза вещи громоздкие. Мягкий диван. На диване – мягкая подушечка (позже похищена, как чистосердечно признается документ). Неподалеку – два венских кресла и три венских же стула.

Стулья, очевидно, стоят около обеденного стола. На столе – клеенка столовая. На полу – клеенка половая.

По углам стоят три маленьких столика. Они так и называются – угольные. Два их них – круглой формы.

Явно, в этой комнате – обедали, подолгу сидели вечерами за самоваром. Составители описи, очевидно, не случайно заинтересовались сначала именно этой комнатой. Посидели, наверное, за обеденным столом, выпили по рюмочке – и принялись за работу. За описывание «буржуйского» добра.

Заглянули, конечно, в буфеты. В комнате их два. Что в буфетах 132 тарелки (60 штук исчезло), 9 бокалов (пропало 5), 3 бокальчика, 2 металлические «долгие» тарелки, 9 молочников (пропало 5), 4 столовых миски, 35 чайных чашек (27 пропало), 33 чайных блюдечка (8 пропало), 4 стакана, 46 рюмок (27 пропало), 17 розеток (10 пропало), 3 чайника, 3 сливочника, 2 полоскательницы (1 медная, - очевидно, золоченая или серебреная, привлекала внимание, а потому и пропала), 1 солонка, 10 сахарниц (3 пропало), 1 сухарница, 1 графин, 4 вазы (1 пропала), 10 столовых блюд (все пропали), 6 долгих тарелок (тоже пропали), 2 соусника, большая фарфоровая чашка (пропала), 2 столовых масленки (пропали), 3 металлических чашки. Столовую салфетку и 5 кусочков холста также унесли.

В описи есть оговорка: кое-чего не оказалось «по выезде Бажанова». То есть как бы подразумевается, что Бажанов увез с собой и розетки, и блюдечки, и тарелки. Вероятнее, скорее всего, другое: Бажанов уехал – имущество растащили. А виновником выставили Бажанова. Ну, не представляется как-то, что человек, в спешке покидающий имение, будет грузить на телегу десятки тарелок и чашек.

Но вернемся к столовой. Недалеко от стола – медная плевательница. Медь – металл дорогой, поэтому ее тоже уволокли. В описи же написали: «Не оказалось по выезде Бажанова». Ну зачем Бажанову увозить с собой плевательницу? Обтекаемость формулировок заставляет задуматься: неужели в имении после Бажанова не знали точно, кто же именно уволок добро? Почему в описи не написано конкретно: «Увез Бажанов»? И почему похищено приблизительно половина имущества? Почему из 132 чашек исчезли не все, а только 60? Кто-то явно боялся спроса: куда делось имущество? И, чтобы не сильно в глаза бросалось – воровали только половину.

Таким образом, буфеты «ополовинились».

Кое-что исчезло и со стен. Остались две гардины оконные (стало быть, столовая была большая, на два окна). Исчезли барометр и градусник, и 3 картины в рамах (реквизировали для культурных нужд какого-то коллектива). Что касается четырех портретов, то они никому не понадобились, и продолжали висеть на стенах.

Портреты! Скорее всего, родовые! Кто знает…

Подсобка

Рядом со столовой – нечто вроде подсобки. Вероятнее всего, бывшая буфетная. В ней нет ни стульев, ни столов. Сесть негде. Очевидно, она небольшая по размеру. Похоже на место для складирования посуды и столовых принадлежностей. Явно – это не жилая комната. Качество вещей, в ней находящихся, похитителей не прельстило, поэтому все они на момент составления описи оказались в наличии.

Самые видные предметы в подсобке – комод с бельем, и два ящика, в которых тоже хранилось белье (возможно – скатерти, салфетки). Белье могло показаться не очень хорошего качества, - ведь, обычно, передавались из поколения в поколение. Но для пришельцев – просто сильно бывшие в употреблении предметы, коли они не описаны, по примеру сундуков и ларей, находящихся в других помещениях.

Очевидно, именно на комоде стоят два подсвечника. Имеются также два примуса и столовая лампа. Посуда есть – но явно не в изобилии: 10 тарелок, 1 столовое блюдо, 2 столовые миски, кувшин, фарфоровый молочник, мельхиоровый чайник, 2 железные кружечки.

Возможно, в этой комнате готовили чай для господ. Примусы – под боком, тут же – фарфоровая сахарница, и разные чайнички. Обращает на себя внимание также машинка для колки сахара. Молочник – чтобы разбавлять чай молоком. Ну, и, конечно, емкости для жидкостей (скорее всего, для воды): 3 стеклянных банки.

Даже подсобка имеет элемент декорации: две вазы. Очевидно, парные – стоят, наверное, тоже на комоде. Или на окне – если вазы для цветов.

Кабинет

Далее – кабинет.

Возможно, здесь жил хозяин.

Наличествует мягкий диван и три мягких стула. Есть также один венский стул – именно он стоит перед письменным столом. Стол, впрочем, увезли в Усовхоз через Уземотдел. Однако письменный прибор с двумя чернильницами оставили пока на месте. Он, конечно, находился на столе, равно как и мраморный подсвечник и письменный бювар, а также счеты. Около стола – корзина для бумаги.

Поблизости от стола – висячая этажерка. А также несгораемый шкаф – там хранились деньги и важные документы. Имеется еще «столик со шкафиком» - там могли находиться письма или бумаги меньшей важности, приходо-расходные книги.

Комната жилая, потому что иначе не объяснишь, почему в ней находится также ширма для кровати. Хотя самой кровати – нет. Означает ли это, что хозяин спал на диване? Или просто приходил сюда отдыхать на диване днем. Именно поэтому в комнате – ширма. Ее похитили. Кому-то глянулся гобелен на ширме, или просто взяли на растопку, как вещь в деревенском хозяйстве бесполезную.

Коврик, который, скорее всего, лежал перед диваном - тоже исчез. Не оказалось на месте и оконных занавесок, хотя гардины – в наличии. Их две, и, значит, в комнате было два окна.

Для вечерних бдений – 4 лампадки. Их зажигали, наверное, перед иконами, коих в комнате – 19, из них 17 – «в серебряных ризах». Набожные люди жили, видно, в имении Черный Ручей. При иконах был специальный угольник, из чего заключаем, что находились они в углу.

Вечерами, когда лампады горели, блики от сумеречных всполохов играли на портретах – по описи, в этой комнате их три. Не исключено, опять-таки, что портреты родовые.

Спальня

Следующая комната – спальня. Стояла в ней «железная кровать с матрасом». В описи – приписка: после отъезда Бажанова кровать пропала. Неужели с собой даже кровать забрал?

О том, что это спальня, говорит также наличие особого ночного столика. Имеется шкафчик (для ночных разных снадобий?), а также литература. Отходя ко сну, хозяева читали. Книг духовного содержания – 30, и беллетристики – 52. Их держали в специальном шкафу.

Ломберный стол. Очень загадочная вещь. Использовался для игры в карты. Возможно, просыпаясь, находясь в ночных еще халатах, хозяева, дабы взбодриться и поднять настроение на день грядущий, развлекались игрой в покер? Не угадали. На ломберном столике удобно раскладывать пасьянсы – на зеленом, обычно, сукне, когда столик раскинут, карты не скользят.

На ломберном столике – клеенка.

На стене – зеркало. После сна и утреннего туалета как же не поглядеться в него? Для настроения также – картина. На окне – горшок с цветами. Перед кроватью – коврик, чтобы ноги не зябли после постельного тепла.

Но опись явно неполная. Нет лампад, подсвечников, икон. Или после отъезда хозяев все это переместили в другие комнаты? Зато наличествуют предметы, которые явно не вяжутся с общей обстановкой комнаты. Зачем, например, в спальне два шила и отвертка, косая стамеска, буравчик, клещи и садовая пила? К чему хозяевам в спальне все эти инструменты? Или буфеты да секретеры – на замках, и первые «визитеры» после отъезда Бажанова пытаются проникнуть в них с помощью столярного инструмента? Не потому ли в описи не хватает столь многих вещей, ведь они были похищены…

Гостиная

Следующая комната – гостиная. Она выдержана в привычном для усадеб стиле.

Хозяева музицировали – в гостиной находились пианино и фисгармония (и то, и другое реквизировали для школ), имелся также «музыкальный ящик» и граммофон.

Ломберных игровых столов – 4. Значит, в имении собирались гости, и в немалом количестве. Очевидно, столики сдвигали, и составляли из четырех – один большой. Или за каждым собиралась своя партия игроков.

Комната была рассчитана на большие приемы. Об этом говорит и количество окон – 6 (именно столько отражено в описи «Гардин оконных»). На дверях – тоже гардины. И, поскольку по описи – гардин две, то и дверей было столько же.

Диванов, впрочем, нет. Зато венских стульев – 12.

Из мебели – только трюмо и этажерка с книгами (передали в Саковскую школу).

Гостиная – самое красивое место в доме. Здесь находится 9 горшков с цветами, 3 хрустальных вазы, на стенах – 2 портрета, еще одна картина и 13 икон (10 из них в серебряных окладах). Под иконами – две лампады, где-то в углу расположился угольный столик.

Единственная вещь, которая не очень вписывается в интерьер – это глобус. Впрочем, он должен был коммутировать с книжной этажеркой. Глобус передали Саковской школе, отобрали также 3 венских стула и 1 ломберный стол (в совхоз), лампадки же кто-то похитил (не вез же с собою Бажанов хрупкие лампады?).

Вторая гостиная и будуар

Была в доме и вторая гостиная, поменьше, на четыре окна всего (в описи: 4 «гардин оконных» и 4 «штор оконных»). Если в первой стояли только венские стулья, то здесь – обстановка уютнее, комфортабельнее, - возможно, это гостиная хозяйки. 2 мягких дивана, 12 мягких кресел и 6 мягких стульев. Стоят также два табурета – для прислуги, которая всегда должна быть рядом. Перед одним диваном – низкий столик, на нем салфетка. Еще есть два круглых маленьких столика. На полу – ковер и дорожка.

Комната освещается металлической лампой-тюльпаном и висячей лампой-фонарем. Есть еще лампадка под двумя иконами.

Комната проходная, в ней два входа (в описи: две «гардины дверные»), и довольна велика, поскольку в ней поместился рояль. Есть также трюмо. На стенах – 4 картины.

Этой комнате повезло: Уземотдел изъял только 1 мягкий стул.

Отдельная комната – под будуар. В нем, как и в гостиных, не было кроватей. Нет и дивана. Первое, на что обращаешь внимание – комод с туалетом и бельем. Есть и трюмо. Здесь дамы могли прихорашиваться, примеряя платья. На стене – зеркало.

Вся мебель здесь мягкая. Даже табурет. Прислуга из женщин, экономка или портниха, должны работать в комфорте. Все мягкое: пять стульев, четыре кресла.

Комната довольна большая – четыре окна (в описи: «гардин оконных 4», «штор оконных 4»).

В углу одна икона, под ней лампада.

Один портрет – скорее всего, батюшки, память о родительском доме. Две картины – должны быть в дамском вкусе: наверное, пейзажи.

На письменном столе – подсвечник. Письменного прибора нет. В глуши любовникам записки не писали. Дамы более охочи до туалетов, так что стол письменный, скорее всего, если и нужен был – то для того только, чтобы раз в год писать приглашения на музыкальные вечера. На письменном столе клеенка. Вряд ли она нужна была, если бы стол использовался часто по назначению.

На полу – коврик и особый «ковер из линолеума», чтобы у дамы в жестокие холода ножки не мерзли. Ну и, конечно, градусник (утащили его в 1920-м). Чуть что – истошный крик, и переполох на весь дом: «Олухи, царя в голове нет, почему плохо топлено, вы что, нас заморозить хотите!».

Захаживает в будуар и муж. Ему дозволено иногда и покурить здесь – на этот случай имеется пепельница.

Гостевая комната и портняжная

Вот еще комната, восьмая по счету. Ее назначение определить довольно затруднительно. В нем три спальных места (2 железных кровати и мягкая кушетка), есть и удобства - матрац, комод с туалетом («в ящике белье»). Мебель довольно деликатная: круглый столик, два мягких стула, а также венский.

На комнату для прислуги не похожа. Возможно – детская. Или, еще более вероятно – гостевая комната, поэтому так много спальных мест. С другой стороны, излишеств нет никаких. Всего - три иконы, лампадка под ними, коврик и два половика. Размеры комнаты маленькие – всего два окна (в описи: «гардин оконных две»). Вряд ли хозяева сюда часто захаживают.

Комната девятая – «рабочие» апартаменты гувернантки, портнихи или экономки. Здесь должно храниться хозяйское платье. Хозяева здесь бывают – не случайно же на стенах две картины. Комната маленькая, на два окна, но в нее поместилось 2 шкафа, 4 мягких кресла и 2 венских стула. Судя по тому, что в описи указана ножная швейная машинка – здесь шили платья. Два рабочих столика – конечно, для глажки и кройки туалетов. Имеются в комнате и часы (на случай, если хозяйка забудет о каких-нибудь делах насущных). В углу – икона и лампада, на потолке – висячий фонарь.

Прислуга

Десятая, предпоследняя, комната, нежилая. Кроватей и диванов нет. Собрались в ней, казалось бы, самые несочетаемые вещи. С одной стороны, - похожа она на бельевую, потому что стоит в ней комод с бельем и конторка с бельем и тремя ящиками (белье пропало по выезде Бажанова, конечно!).

Но тогда непонятно, зачем в бельевой стоят 5 мягких кресел, и 2 венских стула. Значит, собирался в ней иногда домашний люд. В центре перед креслами – два маленьких столика, чтобы с кресел удобно дотягиваться было.

Но если собирались в комнате жильцы дома – то почему в ней - сломанный велосипед (его отобрали, в Уземотдел)?

С другой стороны, если находится в ней белье, да велосипед, то почему на стенах – такое обилие икон (двадцать шесть!), под коими – две лампады. Возможно, иконы разделены на две группы, по двум углам. Оттого и лампад две. Хотя иконы, конечно, могли быть и не очень большими. Комната невелика, на одно окно (в описи: «коленкоровых оконных штор 1»). На полу – коврик.

Может быть, это курительная комната? Тогда понятно, почему ее интерьером хозяева не очень озабочены…

И, наконец, последняя комната – для прислуги. Имеется в ней платяной шкаф, вешалка и два венских стула. Две кровати. Мраморный умывальник. Под умывальником – железное ведро. На стене зеркало и 4 иконы, под ними лампада. На окнах – соломенные шторы (куда-то пропали). Около комнаты в коридоре стоит бельевой каток.

Сараи и сундуки

Итак, мы совершили виртуальную экскурсию по дому. Предприняли попытку реконструировать интерьер усадьбы, основываясь на конфискационных описях. Теперь мы примерно знаем, что находилось в мелкопоместных дворянских гнездах. Приходится согласиться: интерьер если и не роскошный, но очень удобный и даже довольно изысканный. Картины, иконы, портреты, стеллажи с книгами, мягкая мебель, рояль и пианино…

Прочие вещи, которые к интерьеру не подходили никак, располагались в сараях и кладовых. Не будем утомлять читателя перечислением всяческой хозяйственной утвари в деталях, скажем только, что здесь можно встретить самые необходимые в большом хозяйстве вещи: весы, кадки, оконные рамы (очевидно, выставляли на лето), самоварные трубы, совки, рыболовные снасти, корыта и баки, ведра и шайки, бочки и бидоны, бутыли и банки (значит, солили, квасили и ставили настойки на зиму), гири и мелки, баки и лари, покрывала и войлок, лопаты и грабли, багры и градусники, лари и ящики, фонари и колокола, запасы бумаги, серпы, лейки и ванны, подойники, соль, огнетушитель, топоры и цепи, лыжи, башлыки и боты, сапоги и брюки, ковровые дорожки, куртки и юбки, платья и тюфяки, подушки и мех, гейши и армяки, пальто и плащи, тужурки и воротники, клеенки, чемоданы и шапки, валенки и занавески, корзины и шляпы, подсвечники и канделябры, бурки и подушки, упряжи и перины, одеяла и костюмы, мундиры и кровати, кастрюли и подносы, тазы и сковороды, краны и крышки, мясорубки и астролябии, лампы и тарелки, блюда и миски, кувшины и соусники, письменные приборы и фуражки, буравы и гвозди, плуги, ломы и косы, сани и токарные станки, пилы и скамейки, запасы льна, сита и терки, лукошки и ухваты, клюки и лодки, молотильные машины и веялки, конные грабли и прессы, пожарная машина, коляски и аквариум, насосы и трубы, колеса и веера, искусственные цветы, чулки и иконы, счеты и часы, веера и корсаж, куски материи, и много еще чего. Словом, это нечто вроде склада, где наряду с нужными в хозяйстве вещами хранились вышедшие из обихода предметы, которыми все-таки дорожат и выбрасывать не желают. Имелся также «железный ящик с перепиской». Он представляет особый интерес. Чьи письма двухвековой и вековой давности, чьи дневники хранились в нем? Неважно, - бумага сгодится на цигарки…

Разорение и запустение имений

Часть вещей, конечно, могла перейти Бажанову от бывших владельцев усадьбы. Не исключено, что именно в этом доме (если он, конечно, не перестраивался) жил в свое время Юренев – так мы сначала полагали, но, как ни странно, ошиблись, о чем еще поведаем читателю. Мы думали: трудно представить, чтобы при переходе от одного владельца к другому из имения вывозился бы весь скарб целиком, а потому – не было ли в имении вещей еще со времен Юренева?

Однако интересно другое: зачем составлялись описи имущества? На тех, коими мы пользовались, стоит дата: 5, 6 и 7 октября 1920 года. Инвентаризация длилась три дня. Кроме того, были акты таинственного сожжения вещей, равно и кражи имущества. Были бумаги на передачу части вещей в советские органы. Складывается ощущение, что новые власти не знали, как обойтись с имуществом бывших помещиков, ведь учету подлежали буквально все имения, и вещей было очень много. Часть можно было пустить на нужды Уземотдела или школ. Но не все же! Поэтому придумали способ: описать имущество и запретить бывшим хозяевам отчуждать его. Бажанов увез с собой часть личного скарба – и подвергся судебному преследованию: на него завели дело в суде. А имение между тем приходило в упадок и растаскивалось.

Какое-то время имение в Черных Ручьях использовалось артелью. Казалось бы: можно было бы устроить образцово-показательное хозяйство, ведь инвентарь наличествовал. Но – имение без бывшего владельца мертво. Все зачахло. Оттого, может быть, что земля, в основном, была бросовой, для земледелия не очень годной. Пашни всего 65 десятин, под сенокосы – 100, под лес – 81, под выгон и кустарник – 44, неудобной земли было 290 десятин.

Еще более печальна была участь имения в Курове – оно, как мы помним, тоже в свое время принадлежало С.П.Юреневу, а накануне революции – помещику Чернову. Земли там было немного, всего 22 десятины, так что имение советской власти совсем не понадобилось. И полностью запустело после отъезда хозяина. Как сообщил нам Д. Л. Подушков, еще жива внучка Чернова: «Что-то из мебели с Черных Ручьев, если я не ошибаюсь, хранится в нашем краеведческом музее. И я запрошу своего корреспондента из Солнечногорска, внучку Чернова из Курова, кажется, эти вещи вывозили оттуда ее родители в 1930-х гг. может быть, она расскажет что-то и про Черные Ручьи с их слов».

Однако обратимся к документам. Черные Ручьи какое-то время не пустовали. Не сразу обезлюдело это место. В начале 1920г. решили имение приспособить под нужды Железнодорожного Комитета по топливу и лесным заготовкам (главный офис коего находился в Петрограде в доме №104 по бывшему Невскому проспекту, который большевики переименовали в Проспект 25 Октября).

Цель была такая – «снабжение рабочих по лесозаготовкам продуктами». То есть имение, которое кормило раньше его обитателей, должно было теперь вырабатывать съестной продукт для рабочих. По линии оргинструкторского отделения подотдела обобществления Тверского губернского земельного отдела (такая вот иерархия сложная!) «живой инвентарь» (коровы да лошади) должны были быть переданы железной дороге наполовину, а вещественный передан полностью.

Трудно представить, для чего могли понадобиться железной дороге старые портреты, иконы, и ломберные столики, и в какой мере все это могло насытить голодных рабочих. Или речь шла в первую голову об инвентаре сельскохозяйственном? Но такового в Черных Ручьях было не так чтобы и много: 3 плуга, 2 сеялки, конные грабли, веялка, 2 телеги, дровни, да 3 сбруи. До ближайшей железнодорожной станции тоже неблизко – 8 верст (Спирово), так что непонятно совсем, как неудобное для земледелия поместье могло помочь продуктами железнодорожному комитету.

Необходимые оговорки

Так писали мы, изучив присланные из Твери документы. Отправили написанное специалисту по истории Удомельского края Дмитрию Подушкову, который руководит нашим поиском. Невдолге приходит ответ: «В Ваше повествование вкралась ошибка! Черные Ручьи, где жил Юренев, принадлежали к Парьевской волости (сегодня это территория Удомельского района), а не к Песчаницкой (сегодня – Спировский район, сильно на юг)! Это другой конец уезда!».

Еще раз перепроверяем названия волостей - действительно, мы ошиблись! Существовало, стало быть, как минимум два имения с названием «Черный Ручей». Д.Л.Подушков разъясняет – такое случается: «Некоторые названия дублируются в масштабе губернии, и в масштабе уезда. Именно поэтому долго не могли понять, в каком Гарусово родился граф А.А.Аракчеев, их в Вышневолоцком уезде штук 5-6 было».

Ошибка! Мы совершили, значит, «экскурсию» по месту, которое к имени Юренева никакого отношения не имело. Но, как ни странно, нисколько не огорчились. Разыскания, даже если они сбиваются на неверную стезю, никогда бесполезными не бывают. Мы получили представление о родовом дворянском гнезде Тверской губернии, которое, конечно, было довольно типичным для своего времени. Хотя, похоже, имение Бажанова до переворота - из самых благополучных…

Тучи над домом

Пример имения Черный Ручей (Бажановского или Юреневского – все равно) иллюстративен. Некогда до переворота самодостаточные поместья шли прахом.

Однако многие имения приходили в упадок еще до революции! Дмитрий Подушков предполагает, что Юреневского имения Черный Ручей в конце 1900-х годов уже и в помине не было. Его уверенность зиждется на скрупулезном изучении картографического материала. Он пишет: «Уважаемый Вячеслав Вениаминович! Посмотрел документы и карты. Итак, вероятно, к 1917 году усадьбы в Черных Ручьях уже не существовало. Усадьба уже не обозначена и на карте 1890 года. Осталась только церковь. Ниже еще одна цитата из Н. А. Архангельского «История Удомельского района» (Тверь, 1995): «На погосте Черные Ручьи была деревянная, постройки 1731 года, церковь Георгиевская. В 1900 году здесь служил священником Александр Павлович Фруктов, который в 1901 году был переведен в Котлованскую церковь, а на его место был назначен Федор Петропавловский, которого, в свою очередь, 15 марта 1910 года сменил Василий Никольский. Псаломщиком служил Александр Васильевич Соколов, ему в 1900 году было уже 68 лет. С 1909 года священником в Георгиевской церкви был Александр Суетинов»…».

Упадок помещичьих хозяйств, таким образом, был налицо еще до революции, но переворот ускорил эти процессы. Как правило, экспроприация имений была экономически неоправданным шагом. А сведение счетов с их владельцами и вовсе напоминало разбой.

Взять хотя бы дочь Семена Павлович Юренева – Ольгу Семеновну Юреневу, владелицу имения Павлово Кузьминской волости Вышневолоцкого уезда. Во время реквизиций ей уже за 70. Какая нужда заставила власти отобрать у немощной больной старушки дом, в котором и поживиться-то оказалось нечем? Имела она всего две десятины, то есть смехотворный земельный участок размером приблизительно 200 метров на 100. Из этого участка неудобной земли было больше половины, и покрыто зарослью. Остальная земля размером около 75 х 100 метров на треть была занята огородом и на две трети – под покос. В услужении у «помещицы» никого не было. Стало быть, отобрали у нее имущество не потому, что его много, а потому – что дворянка.

Но, может, она была капиталистка какая-нибудь, владелица фабрик и заводов?

Оказывается – нет. До переворота жила на пенсию, получаемую «из дворянских сумм». Имела «пенсионерка» дом, сарай, птичник и погреб. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, сдавала покос до революции в аренду, но не за деньги, а за продукты.

Родственники у Юреневой – не самого близкого колена, так что, можно сказать, совсем старушка одинокая. Из родственников в живых в 1920-е годы был племянник Михаил Николаевич Юренев (работал заведующим совхоза Понофидино Тверской губернии), да двоюродная сестра Мария Станиславовна Туровская, проживавшая в Вышнем Волочке на Валдайской улице в доме Панова, - о ней известно, что «играет на рояле в Кинематографе».

Живет Ольга Семеновна, тем не менее, не совсем одна - предоставляет кров еще трем женщинам – Вере Ивановне Коркачевой, Софье Владимировне Ушаковой и Анне Алексеевой.

Дмитрий Леонидович Подушков делает существенное добавление: упомянутая Софья Владимировна Ушакова известна тем, что в ее доме гостил в свое время известнейший художник Левитан. В №4 «Удомельской Старины» из очерка Д.Л.Подушкова черпаем относящиеся к этому факту сведения: «Впервые Левитан посетил эти места в 1893 году с художницей Софьей Петровной Кувшинниковой… Левитан с Кувшинниковой остановились в доме помещиков Ушаковых на берегу озера Островно, в пяти-шести километрах от озера Удомля. Мать, две сестры Варвара Владимировна и Софья Владимировна Ушаковы (она! – авт.), а также их брат Николай Владимирович, радушно принимали гостей, снявших две комнаты на втором этаже дома с видом на озеро. Сами хозяева жили в пристройке. Результатом пребывании Левитана в Удомле в тот год стала картина «Над вечным покоем», написанная по этюдам, сделанным на озерах Островно и Удомля… Николай Владимирович Ушаков, по зафиксированным воспоминаниям старожилов, был человек непутевый, «пропитуха». Он был отставной военный, прокутивший свою часть наследства и возвратившийся в отчий дом на иждивение двух сестер. Видимо, он доставлял последним определенные неудобства, поэтому ему была построена избушка – флигель в саду… Ушаковы жили в двухэтажном доме в Верхнем Островно… Дом Ушаковых с фасада изображен на картине В.К.Бялыницкого-Бируля «Дом с клумбой перед ним» (1912г.). По его же воспоминаниям, старинный дом Ушаковых в стиле Ампир, с зеленовато-голубыми от древности стеклами в окнах и широкой лестницей, спускающейся несколькими маршами и площадками балкона в сад, весь утопал в сирени. Ею была заполнена большая часть имения «Островно», и она была почти ровесница старому дому. На картинах А.В.Моравова «Старый зал. Островно» (1912г.) и «Интерьер с лампадой» изображен зал с колоннами и одна из комнат… (и) старшая из дочерей Ушаковых Софья Владимировна, поражавшая своим сходством с Екатериной П».

В альманахе приводятся и репродукции картин. На одной из них – Софья Владимировна в изысканном интерьере усадьбы на озере Островно, она сидит за круглым столиком. На заднем плане – колонны, так что действительно, нельзя не согласиться: дом выстроен в стиле ампир. Мебель – тоже скорее ампирная, чем рококошная. На стенах – картины (не случайно же Островно посещали художники!).

Каким же образом Софья Владимировна Ушакова, лично знавшая Левитана, могла оказаться на жительстве у Ольги Семеновны Юреневой? Не потому ли, что роскошный особняк Ушаковых уже реквизирован, а у Юреневой дом не богатый, так что его оставили пока хозяйке до поры до времени, и вот Юренева дает кров Ушаковой, поскольку той – жить негде, как, впрочем, и самой Юреневой – спустя всего несколько месяцев после составления описи имущества.

Поражает судьба этих старых женщин, представительниц древних дворянских родов (шестая книга!), не только своей трагичностью, но и типичностью своей. Никого не впечатлила тесная связь Ушаковой с Левитаном, который почему-то же именно у нее снимал квартиру. Творческому человеку для работы нужны не просто стол и постель, а художнику – «вид с террасы». Ему нужен созвучный и комфортный домашний климат и уклад жизни. На дворе – последние отблески «серебряного века», осколками которого и были разоренные усадьбы и искореженные судьбы их владельцев. Ностальгическая тихая печаль, овевающая картину Левитана «Над вечным покоем» не была ли навеяна предчувствием близящегося распада былой блистательной русской культуры и гибели ее представителей!

Как следует из данных Д.Л.Подушкова, в своих предчувствиях Левитан не ошибся. После переворота сестры Ушаковы были арестованы, а их брат, Николай Владимирович, послуживший прототипом для Сорина в «Чайке» и для помещика Белокурова – настоящий помещик в поддевке тонкого сукна и вышитой рубахе, «человек, который хотел», но не состоялся, - он попросту умер от голода после переворота. И опять же никого не впечатлило, что все это семейство входило в орбиту не только плеяды художников, но и орбиту Чехова, который в своей «Чайке» не раз поминает дом, что «на другом берегу озера» (Чехов жил в усадьбе Турчаниновых, близких соседей Ушаковых).

Вслед за Левитаном уже в горькую пору экспроприаций и выселений в Ушаковском же доме гостит известнейший русский художник Коровин с семьей и философ Борис Петрович Вышеславцев (см. альманах «Удомельская старина»!). 1918, 1919, 1920 годы… Уже решена судьба усадьбы, уже решена судьба Ольги Владимировны Ушаковой, а Коровин в старом усадебном доме Островно еще продолжает писать свои нарядные, изощренные, праздничные творения. Ни он, ни философ Вышеславцев еще не подозревают, что их ждет эмиграция, блестящий, но чужой Париж…

Читаем публикации Дмитрия Подушкова. Вышеславцев пишет очерк «Парадоксы коммуны», в котором проскальзывают впечатления от выселения несчастных владелиц маленьких усадеб, таких, как Юренева и Ушакова: «Нельзя разрешить себе преступление, хотя бы оно было уничтожением скверной старушонки или мучением ребенка, необходимым для «блага человечества»... Для христианина вопрос этот решен… Если бы действительно удалось на некоторых «необходимых и неизбежных» преступлениях построить общее благосостояние, то оно было бы особенно мерзким, гнусным и обреченным на вечное проклятие… А если такая жизнь устраивается не индивидуальным, а социальным преступлением, то ее называют «завоеваниями революции»!...».

Горькие слова, несомненно. Навеяны тем, чему он был свидетелем – разорением помещичьих гнезд, уклада жизни, и выселением старых и немощных женщин «в никуда» из их мирного и никому не вредящего бытования…

«Буржуйское» добро

Дом у Юреневой, где проживала также, как уже было сказано, Софья Владимировна Ушакова, не очень большой, но все же – господский, одной в нем жить страшно. Построен в 1902-1903гг. из двух крестьянских изб. В 1912 г. Юренева купила имение Павлово и перенесла в него построенный где-то в другом месте названный дом.

Имение было куплено Юреневой у потомственного дворянина Николая Ивановича Харламова всего за 20 рублей, нотариальные же и прочие чиновные издержки по покупке составили 7 рублей 60 копеек, в доказательство чему – выпись из крепостной книги по Вышневолоцкому уезду. Акт купли засвидетельствован Вышневолоцким нотариусом Илларионом Филимоновичем Михалевичем «в конторе его по Казанской улице в доме Монастыря под номером 85-м».

Итак, вся стоимость имения – 20 рублей! Правда, те 20 рублей никак не чета нынешним…

Немного же оказалось «буржуйского» добра. Но, может, личных вещей у Юреневой предостаточно, и купается она в роскоши?

Ответить на этот вопрос несложно. Есть описи имущества О.С.Юреневой. В 1925 году ей принадлежало аж 28 наименований предметов, причем в описи специально оговорено, что некоторые предметы весьма незатейливы, то есть «простые».

Итак, чем же владела Вышневолоцкая помещица Ольга Семеновна Юренева?

Читаем опись: 1 самовар на четверть ведра, 1 «кровать деревянная простая», 2 маленьких столика «черной краски», 1 шкаф с тремя полками и дверкой, 2 «гардероба простых», 1 комод «желтой краски», 1 умывальник «желтой меди с прибором», 1 письменный стол, 1 диван «мягкий пружинный», 1 стол «на одной ножке простой», 2 настольные лампы, 1 зеркало стенное, 1 качалка «венская неисправная», 1 стол «большой простой», 1 этажерка, 2 подзеркальных столика, 10 «багетных рамок и картин» (очевидно, правильно так: «10 картин в багетных рамках»), 1 «рояль неисправный», 1 стол ломберный, 1 стол «деревянный простой», 1 стол «для самовара с медным тазом», диван большой и диван маленький, 2 шкафа «ясеневых с фанерой», 2 шкафа «обыкновенных простых», 1 ширма, часы «стенные с боем и кукушкой», 7 «кресел обыкновенных», 11 венских стульев.

Как видим, все «простое» да «обыкновенное».

Есть еще опись, датированная 1922 годом. Но там – все те же предметы, против некоторых стоит отметка о плохом или неисправном состоянии.

Занятный акцент в биографию Юреневой привносит еще один документ – выписка из протокола пленарного заседания Кузьминского волисполкома от 9 июля 1925г. Из протокола следует, что Юренева еще в 1923г. единый сельхозналог выплачивала своевременно, и ее хозяйство постановлением Уземсовещания «признано трудовым».

Значит, жила Юренева трудами праведными, это подтверждала даже советская власть. Однако весною 1925г. происходит очередной вираж в судьбах бывших владельцев имений. Было обнародовано Постановление ВЦИК и СНК от 20 марта: те дворяне, которых не успели расстрелять, посадить или выселить, подлежали выдворению из имений. Даже такие, как Юренева.

Как реагировала Юренева на выселение? Когда пришли к ней «производить обследование, учет и оформление с разграничением имущества», как сказано в акте от 5 декабря 1925г., «со стороны упомянутой владелицы никаких протестов и претензий предъявлено не было, что собственноручно подтверждено особой надписью на приложенных при сем описях».

В результате у Юреневой отобрали: дом, конюшню, курятник и погреб. Все остальное милостиво разрешили «считать собственностью владелицы», причем в документе особо подчеркнуто, что «изъятое…имущество (надлежит) передать в круг волостного хозяйства для эксплуатации и использования такового волисполкомом в общеустановленном порядке».

Остается только дивиться: как собирались использовать власти, скажем, отобранный у Юреневой курятник? А что собирались сделать с погребом?

Все более убеждаемся: дело не в курятниках, и не в имуществе помещицком, а в желании унизить естество человеческое, в глумлении над достоинством людей, которые отныне становятся равными в своем бесправии.

«Решительно не имею, куда бы выехать»

Итак, власть расправилась с немощной старушкой. Сыграл, как видим аргумент, что была она дворянкой и получала при царе пенсию.

Выяснилось, однако, что из государственного казначейства до революции Юренева получала пособие как сирота. Ныне стало известно также, что выселение Юреневой из собственного дома было произведено в зимнее время. Вот что пишет сама Ольга Семеновна в заявлении, направленном в Тверской губисполком: «От роду я имею 72 года. Вот уже 9 лет страдаю «эмфиземой» легких и решительно не имею куда бы выехать, да и выходить на холод при такой болезни не могу… Постройки мои слишком ветхи и никакой серьезной ценности не представляют. На основании вышеизложенного ходатайствую пред Тверским ГИКом (губернским исполнительным комитетом, - авт.) о пересмотрении вопроса о моем выселении, так как признать меня помещицей решительно невозможно и ходатайствую оставить за мной мои постройки, в которых я могла бы дожить свой век. Отнюдь не желая оказать какое-либо противонарушение распоряжениям о власти по данному вопросу, я прошу лишь о всестороннем рассмотрении моего дела и в крайнем случае, если не представится возможным удовлетворить настоящего моего ходатайства, прошу разрешить мне прожить здесь до теплых летних дней, т.к. абсолютно не имею теплого платья, не могу переехать даже и тогда, если бы удалось найти себе где-либо приют…».

Со смертью Ольги Семеновны прекратился род Юреневых в той ее ветви, которая идет от Семена Павловича. Тем не менее, «посмертная» биография рода на этом не прекратилась. Имения пустели, материальная и вещественная аура некогда отнюдь не процветавшего, однако крепкого рода разрушалась, деяния предков стирались в памяти потомков. Были еще расправы с погостами и разрушение кладбища, на котором схоронен Семен Павлович Юренев, были реквизиции картин и портретов из усадеб, иные из них просто растаскивались. И среди них – портрет Юренева. Чудом сохранившийся, как уже было сказано…

Ордена… На груди у нашего Юренева Георгий, Анна, Владимир. Не каждому давали. Где они? Может, хранились у Ольги Семеновны в какой-нибудь заветной шкатулочке и сгинули вместе с ней. Можно представить, как прятала она ордена. Зная немало семей, где «царского» Георгия деда или прадеда утаивали, как кощунственную улику…

Погибают люди – вещи остаются. И всплывают то тут, то там в антикварных лавках Москвы завидные предметы наживы, на части коих – кровь наших предков. И мало кто помнит, что о памяти и славе русского оружия в первые постпереворотные годы и знать никто не хотел. В царских же войнах добыты ордена! А потому – на поругание, на поругание обречены портреты, как и все помещичье.

В перечне описанного добра Ольги Юреневой портрета отца не значилось. Но, может, оно и к лучшему. Вряд ли смогла бы Ольга Семеновна уберечь в перипетиях последних лет НЭПа отцовский портрет. И, значит, - худа без добра не бывает…

Вячеслав ТОГУЛЕВ.