|
О местных партийных вожаках периода великих строек «Наша газета» писала не раз. Нам казалась весьма примечательной особая разновидность морали, культивирующая в руководимой ими партийной массе не вовсе благородные инстинкты: закладывание вчерашних друзей, стукачество, лицемерие, умело инициируемое именно в верхах. Секретари горкомов, райкомов, парткомов выполняли роль пастырей, наставников и исповедников, которым внимала послушная паства. Вот только нутро у них было свирепоантигуманным. Но – так ли это? Разве нет правил без исключения? Попытаемся вникнуть в детали зигзагообразной биографии ещё одного партийного вожака – секретаря городского комитета ВКП(б) города Сталинска (ныне Новокузнецка) Булата, одного из рьяных инициаторов расстрельной волны на юге Кузбасса, от которой, в конце концов, сам и пострадал, как это водилось в те поры, ибо, несмотря на весь его пыл и энтузиазм, всё же был записан во «враги народа». «Обвиняется за связь с иностранными монтёрами» Как это и следовало ожидать, «классовую бдительность» Булат демонстрирует задолго до вала «репрессионных» дел 1936-1937гг. Уже в году 1933-м он на собственном примере показывает, что значит настоящая партийная принципиальность. На Кузнецкстрое арестовали переводчика Андрея Алексеевича Герта, он работал в плотном контакте с немцами два года. Был арестован ОГПУ и просидел три месяца за то, что «по своей малоразвитости попал под влияние (иностранцев) и стал заниматься антисоветскими разговорами». Свою вину признал полностью, был освобожден и очень гордился, что «в настоящее время числюсь как все граждане, которые пользуются пролетарскими правами». Ходатайствовал о восстановлении партийности. Дело дошло до Булата. Но – разве может ОГПУ сажать ни за что? Булат особым письмом к партследователю Ващенко даёт директиву: Герта в партии не восстанавливать: «Товарищ Ващенко, у меня одно дело на Герта, обвиняется за связь с иностранными монтёрами, он арестован три с половиной месяца ОГПУ. Во всём он признался, сейчас освобождён, по некоторым сведениям, из дома №1, в партии его оставлять нельзя, хотя он и рабочий…». «Похабными словами ругал… лучшего соратника Сталина…» Но венцом разоблачительской стези Булата стали, конечно, годы 1936-1937. В августе 1936-го Булат преследует окружение бывшего стахановца Хапилова, «связанного с расстрелянными троцкистами». Друг врага должен быть тоже записан во враги. Притом, что обвинения против Хапилова – явно подтасованы. Якобы Хапилов на чём свет стоит ругал красного командарма Ворошилова, во что верится с трудом: чтобы отважиться на критику ближайшего окружения Сталина, надо быть самоубийцей. Булат записывает в окружение Хапилова неких Черникова и Адоньеву. Последняя, впрочем, тоже немало поусердствовала в разоблачениях, и вот теперь получает от Булата бумеранги судьбы. Из выступления Булата на партсобрании доменного цеха КМК 28 августа 1936г.: «Я был сейчас в мартеновском цехе, где Адоньева, выступая, говорила о всех вещах, только не о своих ошибках. Адоньева выдвигала Хапилова как лучшего стахановца, а он был связан с троцкистами, ныне расстрелянными. Он похабными словами ругал прежде всего вождя Красной Армии, лучшего соратника Сталина т.Ворошилова, а его Адоньева ставит образцом. Затем Черников, который разлагал бригаду, друг Хапилова. Когда его за развал работы перевели на низшую должность, он стал отбирать подписку от беспартийных рабочих, чтобы его опять восстановили на высшую работу. О нём также Адоньева дала хороший отзыв в крайком ВКП(б)…». «Кроме омерзения ничего они не вызывают…» На вожака ориентируются рядовые партийцы. Берут с него пример, хвалят с трибун. У коммуниста Ковалевского Булат вызывает и восторг, и одобрение: «Товарищ Булат напомнил о фактах террористической деятельности контрреволюционеров. Когда эти факты осознают, то кроме омерзения ничего они не вызывают…». Но о каких «контрреволюционерах», помимо названных выше, «напоминал» Булат? Кого записывал во враги и на кого натравливал городскую партийную стаю? И вообще – в здравом ли уме находился; не подверглась ли опасной деформации не только мораль, но и психика вожаков Кузнецкстроя? Сумбурные и малосвязные речи Булата нам, сегодняшним, должны казаться бредом, порожденным страхом и перманентным стрессом, борьбой за выживание. Отсюда - комплекс неполноценности и даже мания преследования. Все и вся кругом виноваты и находятся под подозрением. Стенограммы его речей можно было без малейших сомнений подшивать к истории болезни. Вот одно из его выступлений той поры: «Товарищ Слободкин несёт ответственность за ТЭЦ (электростанцию), за засорение ТЭЦ (врагами народа)… Вы (Редькина) эту двурушницу (Забежинскую) держали у себя. Она могла поставить вопрос иначе, она могла в парторганизации сказать, что вот муж мой троцкист, я морально страдаю от этого, помогите, как мне выйти из положения, но в этом человеке нет ничего партийного, она не поступила так. У неё есть только желание замаскировать. Я ей говорю, что, значит, ты признаёшь, что всё в порядке? Она отвечает, что всё в порядке. Я тогда говорю, что положи сюда свой партийный билет. Мы решили Забежинскую исключить из партии… (В мартеновском цехе) Хапилов, исключенный из партии за связь с контрреволюционерами, … был тесно связан с другими коммунистами, с Черниковым и другими. Горком партии постановил в ближайшие дни пересмотреть всех этих коммунистов, и, видимо, Черников и некоторые другие останутся вне рядов партии, почему я так утверждаю, это потому, что Хапилов был контрреволюционно настроен, он после исключения приходил и говорил, что ему не дают работу, одним словом, начиная гнусно клеветать на партию, что у нас, как при старом режиме, не дают работу… Обсуждали мы вопрос на бюро горкома о Заборском (стан 500). Тоже интересный тип. В 1923 году (он) заведующий АПО (агро-промышленным отделом) Мариинского укома (партии), попал с троцкистами. Пришёл на бюро. Спрашиваем: «Как ты попал к троцкистам?». Отвечает, что не знал, что Троцкий до 1917 года боролся против партии. Говорит, я думал, что Троцкий вождь партии и потом я был еще неграмотный! Как же ты в АПО, заведуя им, был неграмотный, как же ты работал с людьми с неграмотными, когда сам был неграмотный. Ему задаём вопрос, что тебе не нравилось в линии партии. Он отвечает: «партийный режим!». Причём тут Троцкий? Представляет дело так, что он неграмотный и не знал, что Троцкий боролся против партии. Заборского надо исключить из партии… Насчёт товарища Седых – о нём был уже разговор на партактиве, это вам всем известно, мы считали, что он заслуживает исключения из партии за то, что он процесс о контрреволюционерах не обсудил в парторганизации, не проявил бдительности, за то, что у них на службе была сволочь, которая подсовывала разные контрреволюционные мероприятия и если бы не горком партии, эти мероприятия были бы проведены в жизнь (плакаты и прочее)». «Пойдите в НКВД и узнайте там…» Булат – первое лицо в партийной иерархии города. Это на нём в первую голову лежит вина за организацию погромных собраний, партактивов и пленумов той поры. Будучи человеком импульсивным, он не ограничивался молчаливым присутствием на собраниях или чтением вступительного доклада, часто прерывал выступавших словообильными монологами. Особо показательно в этом отношении заседание городского партактива в августе 1936 года. На нём заставили виниться руководителя теплоэлектроцентрали Слободкина – в том, что не доглядел за врагами и знал лично «троцкиста», высокопоставленного хозяйственного функционера Телегина. Слободкин учился вместе с Телегиным в одной школе, выдвигал кандидатуру Телегина для работы в Сталинске – в конце концов, директор КМК Бутенко лично обратился к наркому тяжелой промышленности Орджоникидзе, дабы тот посодействовал нужным кадровым перестановкам. Жена Телегина находилась на учёте в парторганизации Сталинска, т.е. по партийной линии подчинялась Булату. Стало быть, с Булата мог быть спрос: проглядел врагов. В этих щекотливых обстоятельствах Булату оставалось только одно – найти «козла отпущения». Им стал Слободкин. Покаянную речь Слободкина он прерывает возбуждённой репликой: «Ты хоть раз подумал, что ты сам являешься кусочком партии, а что он, этот Телегин, является троцкистом, что жена его, являясь членом партии, не боролась с ним, ты говоришь, что партия доверяла ей, а она была чуть ли не в группировке». Как реагирует Слободкин на реплики Булата? Очень двойственно. С одной стороны – факт дружбы с троцкистом признаёт: имею, дескать, общие интересы по работе, но поддерживаю также и некие личные, «домашние», контакты. С другой стороны – под напором Булата вынужден друга сдать: заявляет, что на работе Телегина больше держать не будет, и если бы ему раньше был известен хоть один факт вредительства со стороны Телегина – убрал бы его немедленно. Булата такая постановка вопроса не устраивает. Он считает, что раз НКВД заинтересовался теплоэлектроцентралью – все факты налицо. И как-то само собой подразумевалось, что факты эти секретные, их нельзя разглашать, но коли они есть – виноваты троцкисты. Речь Слободкина в очередной раз прерывается бурным монологом Булата: «Почему Вы считаете, что вскрытие контрреволюции на ТЭЦ не факт? Пойдите в НКВД и узнайте там, наконец, мы дадим Вам отпуск, Вы поедете и узнаете от этих людей факт это или не факт, что на ТЭЦ контрреволюционная засела свора, она всё продолжает там оставаться, факт тот, что Вы дружите с врагом партии, вышли на трибуну и стоите и ищете ещё фактов! Какие еще Вам факты нужны? А Вы знаете, что если на ТЭЦ еще что-то будет вскрыто, то Вас тогда арестуют, а если Телегина завтра арестуют, то тебя из партии исключат! Или Вы придерживаетесь той пословицы: «пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Надо, товарищ Слободкин, открыть глаза». «Вы знаете, кого Вы изгоняли?...» Итак, Булат прямо угрожает Слободкину арестом, а перед арестом - исключением из ВКП(б). И без того запуганный Слободкин совсем растерялся. После словесной тирады Булата он только и смог вымолвить: «Я сделал всё, чтобы очиститься от этих контрреволюционных элементов», как тут же был опять перебит Булатом: «А что ты сделал, чтобы освободиться от этой сволочи?». Слободкин что-то сбивчиво промямлил про 27 человек, «которые мы отделили» (заподозрили, стало быть?) и к которым надо принять меры: «Нужно посмотреть этих людей, может быть, социально-чуждых». Такой краткий ответ Булата не удовлетворил. Слободкин избирает не ту тональность: надо каяться, признаваться в грехах, а он хоть робко, но – возражает, оправдывается. Поэтому Булат снова бросается в словесную перепалку, стараясь запутать и окончательно сбить с толку свою жертву: «Вы знаете, кого Вы изгоняли? Я сам много раз говорил, что там на ТЭЦ были такие разговоры, что Слободкин находится под каблуком Телегина. Я думаю, что эти вещи устранимые, я говорил Вам, что не надо дёргать людей, раз ты не видишь, что там засоренность, ведь рабочий может не понимать, что он нюхом чувствует, что тебе не нужно с таким Телегиным дружить, а ведь ты, дружа с Телегиным, много делал на руку этому Телегину». Расправившись со Слободкиным, Булат переходит к избиению заместителя секретаря парткома теплоэлектроцентрали Козлова. Ему очень важно записать не только Слободкина в друзья к «троцкисту» Телегину, но и вообще – обвинить в пособничестве троцкистам как можно больше лиц, чтобы можно было всё это представить как одно контрреволюционное дело. Но Козлов, как и Слободкин, тоже сопротивляется. Он заявил, что «не хочет считать себя недостаточно проявившим политическую бдительность». Основным виновником недогляда за троцкистами Козлов считает Слободкина. Это он, Слободкин, просмотрел деятельность таких чуждых элементов, как Телегин, Чумерин, Зарайский и Троицкий (после таких заявлений, впрочем, Слободкин бурно запротестовал выкриками из зала). Булат, однако, тональность выступления Козлова тоже не поддерживает. Для него чем больше виновных – тем лучше. Притом, что ему было важно подчеркнуть: на ТЭЦ прошляпили врагов вопреки предостерегающим указаниям свыше, в том числе и сигналам Булата. Таким образом, Булат должен был в этой опасной игре остаться кристально чистым. Робкие оправдывания Козлова он прерывает репликой, в которой проставляет предельно чёткие акценты: «Почему НКВД, (когда) оно сказало обо всех этих делах, то мы нажимали, чтобы это дело расследовать? Потому что НКВД смотрело на вопрос политически, а не как Вы… А мы Вам сигнализировали и Вы теперь виноваты!...». «Вам обоим очки втирали…» Но Слободкин и Козлов, которых уже готовы записать в сочувствующие троцкизму – это мало. Важно создать такую атмосферу в городе, чтобы каждый мог почувствовать себя виноватым в недогляде и в несообщении в НКВД или горком о контрреволюционных преступлениях. Дело Телегина разрастается. Следующая жертва Булата – партработница Редькина. Она выступила на партактиве с речью, бичующей Слободкина как пособника троцкизма. Поведение Булата заранее предсказуемо: он саму Редькину обвиняет в непринятии мер к троцкистам. С небезопасным подтекстом: если мер не принимала, то – почему? Может, сочувствовала им? «Значит, - прерывает выступление Редькиной Булат, - виноват только один Слободкин? А по-моему, вам обоим (то есть Слободкину и Редькиной, - авт.) очки втирали. Вы правильно говорите о себе, но когда Вы говорите о Слободкине и его ошибках, то получается впечатление, что Вы свою вину слагаете на него. Вы должны были сказать о нём три слова, а о себе больше. Вы слабовато ставите вопрос, этот вопрос надо ставить так, как ставит его горком партии, что Слободкин активно поддерживал троцкистские элементы – так вопрос (у Вас) не стоял, что партийная организация держала людей, которые были агентами троцкизма, вот этого вопроса Вы не ставили. Ты ставишь вопрос о чисто мещанской дружбе Слободкина (с троцкистами), а вот Забежинская – агент троцкизма, состояла в парторганизации и докладывала обо всём (троцкисту) Телегину, вот о чём вопрос надо ставить, это обвинение очень тяжёлое…». Легко можно понять состояние Редькиной, которую одно из первых лиц города вдруг записывает чуть ли не в пособники «троцкистам». Редькина пытается защититься всеми силами. Она заявила с трибуны, что делала всё возможное, чтобы троцкистов вовремя разглядеть и обезвредить. Она похваляется, что стучала обо всём в НКВД, но у неё, к сожалению, не было достаточных доказательств «троцкистской работы»: «Прямо говорящих фактов у меня не было. Были сомнения, я ставила вопрос в отношении некоторых людей, передавала в НКВД, с которым я имела связь… У нас был один случай с рабочим, его вызывали в НКВД и в отношении Зайцева я ставила вопрос, не было такого случая, что в НКВД мы не сообщали бы, что делается…». Редькина стучала в НКВД? Недостаточно, значит, стучала! У Булата – надёжные улики против Редькиной. Ему удалось разузнать, что некоторые рабочие ей, Редькиной, о вражеских акциях сигнализировали, но она мер не принимала. А почему – не принимала? Может, не случайно? Может, сама «нечистая»? Оправдания Редькиной Булат игнорирует, перебивая её на полуслове: «Ряд коммунистов заявил, что они приходили к Редькиной и говорили, что ведётся контрреволюционная работа в цеху, но она не обратила внимания. Говорил, например, об этом тов.Зайцев…». «Туровцев написал в НКВД…» Попугали Редькину – приступили к Терентьеву, тоже партийному вожаку. Стало известно, что он участвовал в проводах троцкистки Безлюдной, видной ответработницы, в Москву. Налицо контрреволюционная связь, которая выражалась в субсидировании Терентьевым аж 10 рублей для устройства вечеринки. Булату, собственно, на Терентьева и напирать-то не надо было: испуганный показаниями Слободкина, Козлова, Редькиной – он сам поспешил повиниться. Он кается, что не сразу пошёл в НКВД стучать на Пухомелина, который «вёл разговоры против речи товарища Сталина о стахановском движении». Не проявил достаточно бдительности, замешкался, запоздал с доносом – другие сработали оперативнее. Булат не упускает случая поставить в пример Терентьеву более бдительных коммунистов: «Когда этот Пухомелин вёл контрреволюционную работу, Алпатов (об этом) знал, Туровцев написал в НКВД, а в парторганизации не знали. Если парторганизация не знала, то это твоя вина, Терентьев, значит, ты не воспитал коммунистов, если они знали, а ты не обратил внимания, значит, еще большая твоя вина, а вот мы выяснили, что Туровцев не потерял своё партийное лицо, значит, всё это вина твоя». Одним словом – есть коммунисты бдительные, которые своевременно пишут доносы в НКВД, и просто «шляпы», вроде Терентьева. Терентьев, правда, не упускает шанса исправиться – и тут же на партактиве стучит на некоего Куликова, который «принадлежал к троцкистской группировке Огневой» - а он, оказывается, до сих пор не сидит, а работает в отделе главного механика КМК Злотникова, - и, стало быть, Злотников ещё более «шляпа», чем Терентьев. Плоды воспитательной работы Булата – налицо. Булат не упускает ни одного случая, чтобы лишний раз на конкретных, что называется, примерах «подковать» в нужном ключе партийную массу. Очередной повод повоспитывать – речь Мурашкина. Её лейтмотивом стали указания начальника горотдела НКВД (на которого Мурашкин ссылается), «что среди комсомольцев были явно враждебные элементы». Приводятся доказательства: массовику-комсомольцу Азарову поручили оформление демонстрации к международному юношескому дню (был такой!). Азаров предложил на демонстрации «представить карикатуру Троцкого, Зиновьева и Каменева» и нарядить комсомольца Троцким (с бородою и пенсне, наверное, и с соответствующей табличкой), а для пущего воспитательного эффекта комсомольцы прямо на демонстрации будут идти за наряженным «Троцким» и бить его – то ли пинками, то ли дубинами. Бдительный Булат тут же углядел в этом смелом театральном проекте попытку протащить пропаганду троцкизма. Он стал прилюдно укорять коммуниста Седых, что он точно не запомнил, кому именно Азаров предложил сей проект провести в жизнь – ведь если это станет известным, можно будет притянуть к ответственности очередную «шляпу», не успевшую вовремя просигнализировать в НКВД. Мурашкин подвергается упрёкам Булата прямо на заседании партактива: «Ты член партии, не мог даже узнать, кому он (Азаров) предлагал это? Ведь имейте ввиду, товарищи, что если бы этот номер удался, то ведь это была бы пропаганда троцкизма и мы оказались бы посмешищем всей Западно-Сибирской организации!...». «Вы врёте, Адоньева!...» Как, однако, боится Булат оказаться смешным, особенно в глазах Эйхе – вожака упомянутой им «Западно-Сибирской организации». А посему меры приняты оперативно: Азарова, директора парка культуры и отдыха, предложил снять с работы именно Булат. Потому что в игре – некий личный элемент: могла оказаться задетой честь мундира самого Булата, который так боялся быть осмеянным в глазах начальства. Посягновение на его авторитет, пусть даже невольное, тоже ведь можно при желании объявить «контрреволюцией». Известен, например, такой случай: машину Булата не хотели пускать на паром (очевидно, ввиду перегрузки оного). Паромщицу проинформировали: едет сам Булат, секретарь горкома. Та машину пропустила – но, однако, не сразу, а после долгих препирательств. Булат злопамятен, он ничего не забывает, и объявляет паромщицу носительницей некой «контрреволюционной отрыжки», причём не стесняется рассказывать об этом на заседании актива: «Вот я Вам, товарищи, расскажу о пароме. Поехал я однажды в Кузнецк, приезжаю на паром, я знаю правило, что сначала на паром въезжают подводы, а потом машины, я стал сзади (со мной были Дегтярь, Френкель, Селиверстов). Я только хотел въехать на паром, в это время женщина, которая там была, она паром закрывает и не пропускает меня, хотя место там было. Ей говорят, почему ты не пропускаешь, пусти на паром и тихонько добавляют ей, - ведь это секретарь горкома партии, а она отвечает, «хоть чёрт, хоть дьявол для меня, не пущу и кончено!». Потом, конечно, её заставили пустить, но я считаю этот факт фактом возмутительным, ведь это прямая контрреволюционная отрыжка… Я договорился с Лебедевым, что эта женщина-перевозчица, которая заявляет, что она секретарю горкома «нос утёрла», чтобы она была снята…». Паромщицу исключили из партии. Страх насаждался не только на политическом, но и на бытовом уровне. Следующий объект для запугивания – коммунистка Адоньева. Понимая, что может и даже должна оказаться объектом критики Булата, она на чём свет стоит его хвалит, особенно же за выявление и разоблачение баптиста Козлова (однофамильца упомянутого выше Козлова), пробравшегося в ВКП(б) несмотря на то, что отец у него был расстрелян красными партизанами. Адоньева гордится проделанной «работой»: «В прошлом году мы выгнали около 100 человек чужаков, у нас сидели всякие люди…, 72 человека исключенных из партии троцкистов, кулаков». Однако благостное настроение Адоньевой Булат рассеивает личным обвинением: она, Адоньева, оказывается, проглядела вражескую деятельность Хапилова, а его друга Черникова называла «лучшим парторгом». Другими словами – восхваляла работу друга врага народа. Булат «встревает» в речь Адоньевой с эмоциональными выкриками: «Хапилова Вы знаете и Вы не сумели разоблачить его, теперь он оказался сволочью, значит, надо Черникова проверить. Значит, Вы неправильно рассуждаете. Притупилась партийная бдительность Ваша, и об этом Вам надо сказать… Вы врёте, Адоньева! Вы обманываете нас здесь!». «Эти люди сумасшедшие или дегенераты…» Адоньева, похоже, была ошеломлена. На обвинение в обмане она лишь смогла промямлить: «Нет!», но была опять перебита Булатом: «Если бы твоё партийное сердце болело, то ты выступила бы иначе…». У Адоньевой «не болит партийное сердце»? А у Булата – «болит»? Так значит, именно «боление сердца» подсказывает ему, на кого именно очередное кровавое дело? Ведь он прямо провоцирует конкретных выступающих коммунистов на соответствующие заявления политического свойства. И они поддавались на провокации с тем большим рвением и усердием, что большинство из них великой грамоте обучено не было. «Азбука марксизма» заменяла им и Шекспира, и Лермонтова. Впрочем, иные из коммунистов города Сталинска даже не знали, кто такой Сталин! Если верить выступлению газетного работника Пинчука, при обмене партдокументов секретарь рабфака «не знал, что ответить на этот вопрос», и Булат такую неловкость очень зло прокомментировал: «Когда такие случаи выявляются, то значит, что эти люди сумасшедшие или дегенераты». Но почему рабфаком, то есть учреждением в некотором смысле образовательным, руководят «дегенераты»? Не следствие ли это политики, проводимой Булатом и иже с ним? И не потому ли репрессии стали возможны, что ставку по всей стране делали именно на «дегенератов»? А тех, кто получил в своё время и образование, и воспитание – за решётку, в подвалы НКВД. И Булат об этом знает. На том же заседании он с возмущением поведал собравшимся, что в партийной организации города лишь недавно разоблачили троцкиста, у которого жена получила образование во Франции! И именно потому, что жена шибко образованная – муж оказался «чуждым». Теперь понятно, почему рабфаками в Сталинске руководили «дегенераты». Да и только ли – рабфаками? Вся речь Булата – наглядное свидетельство всеобщего падения нравов. «Фекальный» юмор, вызывающий в аудитории смех, Булат чередует с наскоками на окружение едва ли не самого просвещенного и достаточно культурного большевика Сибири, Вегмана, которого называли иногда «сибирским Луначарским», а Булат ругает его Иудой. Кстати, в окружение это входил не только бичуемый Булатом журналист Степанов, но и известный краевед Владимир Шемелёв, автор «Истории Кузбасса с древнейших времён до отмены крепостного права», написанной в тридцатые годы, замалчиваемой в советские поры и изданной лишь недавно, в 1998 году, при финансовой поддержке администрации области, с нашей подачи и предисловием. Именно поэтому речь Булата сегодня нас так интересует. Булат и ему подобные наносили культуре такие удары, от которых она не может оправиться по сей день. «Я сегодня, - возбуждённо сообщает Булат, - выясняю такую вещь, что у одного из работников, бывшего троцкиста, не нашего человека, чуждого нам, которому были доверены вопросы культуры, попавшие в руки классового врага, - была жена, получившая образование во Франции, это свидетельствует о том, что коммунист, которого партия поставила на работу профсоюза, оказался не бдительным… Товарищ Крекотин! Я не хочу говорить о Седых, у него, говорят, расстроился желудок, я боюсь, что после моего выступления получится холера! (смех)… В чём дело с этим (журналистом) Степановым? В 1930г. он состоял, активно работал в (оппозиционной) группе Ломинадзе-Сырцова, вместе с Нувиновым, Коврайским и другими, причём тогда он был редактором томской газеты. Был руководящий человек. За связь с группой он был исключён из партии, но потом был восстановлен. Я имею дополнительные сведения, кто помог восстановиться ему. Оказывается, не без помощи Вегмана и других, хотя он говорил, что связи с Вегманом у него не было, что женился он на племяннице Вегмана потом уже… В этом сказывается физиономия Степанова. Он был в некотором родстве со старым большевиком (в кавычках) Вегманом, который был одним из известных людей в нашем Западно-Сибирском крае, он был изобличён и посажен в тюрьму. Это был настоящий Иуда, который говорил одно, а делал другое. Степанов был женат на родственнице Вегмана, он хочет представить, что с Вегманом у него связи не было, оказывается, что связь эта была, он говорит, что после ареста Вегмана он никаких отношений уже с ним не имел и ему только показалось странным, что тот устраивал ужины, что он тут только стал думать, откуда тот деньги берёт…». «Жена играла на рояле…» Муж племянницы от Вегмана отказывается. Ничего удивительного. Вегмана уже не спасти, так хоть бы самому уцелеть. Важно другое. Степанов по собственной воле даёт Булату компромат на арестованного Вегмана, и даже делится намёками: раз Вегман имел возможность оплачивать ужины с деликатесами – то не от знакомых ли контрреволюционеров деньги? Тем более, что у Вегмана обнаружили запрещённую Сталиным литературу. Булат неистовствует. Весь зал внимает историям о жизни вчерашней богемы, в одночасье низвергнутой в небытие. «Я ему, - рассказывает Булат о Степанове, - говорю, что эти ужины, наверное, влетали тысяч в 8-10 в месяц, он говорит, что да. Я с ним разговаривал, чтобы выяснить связь с Вегманом, спрашиваю его: «Слышал ты троцкистские разговоры?» - «Нет, не слышал», но на квартиру приходил исключённый из партии Панкрушин, я спрашиваю Степанова, ты разговаривал с ним, вспоминали оппозицию, он отрицает это. Я говорю, что не приходилось тебе с Панкрушиным встречаться на квартире у Вегмана, он отвечает, что Панкрушин приходил с женой, жена играла на рояле, ни о какой политике не говорили. Он говорит, что начинает вспоминать, что у Вегмана был ящик контрреволюционных книг. Вот бывший правый (оппозиционер), который заметает следы, он не подумал, откуда Вегман берёт деньги, на которые устраивает ужины, он знает, что на этой квартире собираются контрреволюционеры, имеется шкаф контрреволюционных книг, он рассказывает мне как человеку, который скажет ему, что бедный ты Степанов, мы тебя замучили. Степанова бюро горкома партии исключило из партии и совершенно правильно. Я должен сказать, что наряду с разоблачением этих зиновьевцев и троцкистов Вы должны следить, не притаился ли где враг! Я не скажу сегодня, насколько он участвовал в этой организации, что он проявлял себя как двурушник, пособник врагов, - это совершенно очевидно. Несомненно, связь у него с врагами имелась…» «Вникающий в щели…» И, несмотря на явную, свирепую, негуманность, прикрывающуюся одежками принципиальности и бдительности, Булат вплоть до своего падения в 1937 году пользовался среди коммунистов города авторитетом. Что ж, - разоблачениями ведь тоже можно заработать имя, которое все, тем не менее, будут считать честным. Особенно ставили ему в заслугу развенчивание книги бывшего начальника Кузнецкстроя, арестованного Франкфурта. На похвалы Булату не скупились. Не скрывает восторга деяниями Булата коммунист Данилов: «С новым руководством горкома, с секретарём товарищем Булатом партийная организация стала сплочённой и бдительной. Товарищ Булат вникает во все щели партийной, советской и хозяйственной жизни и работы. Особенно следует отнести к заслугам товарища Булата разоблачение антисоветской книги Франкфурта…». К личным заслугам Булата относили также вскрытие «старокузнецкого гнойника троцкизма», как это следует из выступления коммуниста Исаенко на партсобрании цеха блюминга КМК 28 августа 1936г. Исаенко явно гордился Булатом. Впрочем, находились и такие, кто был им откровенно недоволен. Нвапример, начальника филиала по повышению квалификации ИТР Василия Константиновича Лысова исключают из партии в 1937 году в том числе и за то, что «дискредитировал Булата», но как именно и при каких обстоятельствах это произошло – неясно. Но что значит – «дискредитировать» Булата? Политически он «дискредитируется» в 1937 году злосчастными «условиями времени». В быту же тоже не отличался ангельским поведением. Как сообщал коммунист Суслов на общезаводском партсобрании КМК, на квартире у Булута «каждый день пьянствовали… целую ночь до утра», вместе с собутыльником, партийцем Остренко. Падение Осенью 1937 года на партсобраниях КМК Булата уже называют врагом народа. Отрешение же от власти произошло весной, на городской партконференции. Воспреемником его стал А.Я.Курганов. Очевидно, для собравшихся на конференцию предстоящее обновление кадров не было новостью, и только ленивый не подкусывал прилюдно бывшего вожака. Конференция, впрочем, началась именно с отчетного доклада Булата. Прежде, чем уйти, ему дали возможность покрасоваться на трибуне и похвалиться успехами в борьбе с врагами народа. «Мы с Вами, - заявил Булат, - сейчас являемся свидетелями такого факта, когда основная руководящая головка нашего (металлургического) комбината оказалась шпионами, агентами, японо-германскими агентами, вредителями». Булат высказал полное согласие с мнением руководителя западно-сибирских большевиков Р.И.Эйхе о снятии его, Булата, с должности секретаря горкома. Эйхе сказал буквально следующее: «Поскольку Булат заявил, что он не справляется с работой, его надо снять с работы, секретарём он быть не может». Это был сигнал к атаке на Булата. Дубинка против «контрреволюционеров» износилась – пришлось её сменить на новую. Но согласиться с Эйхе никак нельзя: Булат поработал на славу. По его данным, с ответственных участков в городе снято 23 ненадежных руководителя, и все они вели «шпионскую диверсионную работу», особенно в мартеновском цехе, а Евзеров и Брин вредили в угольной промышленности. Что же касается Куйбышевского рудника, то там расстреляна целая группа «врагов». «На ТЭЦ, - продолжает Булат, - были вскрыты корешки, остатки бывших троцкистов, которые там окопались». Булат сожалеет, что «мы не сумели воспитать нашу парторганизацию в ненависти к этим людям – эту гадость и убийц, которые вели вредительскую работу и маскировали её, которые сейчас раскрываются и расшифровываются». Непосредственно перед конференцией Булат со товарищи раскрыл ещё одну группу «шпионов и агентов», но заслуга в том, сожалеет Булат, не столько парторганизации, сколько НКВД. «Вот, например, - рассуждает Булат, - у нас сидел начальником аэроклуба некто Прохоров, который оказался самым матёрым троцкистом, а он сидел на таком участке, где у нас учатся тысячи молодёжи, и, безусловно, проводил свою подлую работу… Ещё факт. На шамото-динасовом цехе вскрыт Григовский, как явный шпион, а также как будто с виду тихий, малограмотный, тоже член партии Сулейменов Набий, который оказался агентом шпионской разведки и вёл специальные работы среди нацменов в Сталинске для того, чтобы в случае нападения Японии помочь и освободиться от ига большевизма». «Прощальная» речь «Прощальная» речь Булата производит грустное впечатление. Он не мог не догадываться, что ожидает его в будущем – уж слишком информированным был Булат о механизмах, превращающих людей в лагерную пыль. Однако придерживается правил игры до конца. Вожак стаи будет растерзан ею, но стремится всеми силами оставить для потомков последнее свидетельство своих жестоких деяний. Главное дело его жизни завершено – столько людей уничтожено! Призвание - истреблять «контрреволюционеров» - реализовано сполна. Смысл жизни – борьба за светлое будущее путём истребления врагов народа – вполне постигнут. Булат гордится искусно выполненным заданием: «Вывод нам также надо сделать в отношении правых. Во время чистки, обмена, проверки мы почти ни одного правого не вскрыли, а факты говорят о том, что эта сволочь у нас имеется… Оказывается, Гудымович, начальник нашего Горплана, бывший правый, исключавшийся из партии, скрывал это дело… Мы сейчас до конца доводим дело с Кузнецкой МТС. Директор МТС Селиверстов на протяжении порядочного времени выводил из строя трактора…, а теперь выяснилось, что вся эта вредительская работа проводилась непосредственно механиком МТС, чуждым человеком, врагом, наглость которого дошла, что называется, до крайних пределов, что он на Президиуме Горсовета, на вопрос, заданный ему: а вы вредили? – ответил: да, вредил. И вот этот самый тип показывает, что о его вредительской работе знали члены партии, знал директор. Есть ряд других данных, которые говорят, что здесь мы имеем дело с махровым врагом партии». «Помочь органам НКВД в части очищения…» В цитируемой «прощальной» речи Булата – призыв всеми силами помогать органам НКВД в ликвидации «франкфуртовщины». Так выглядело политическое завещание Булата. Даже в последний день своего секретарствования в горкоме он нисколько не сомневается в правильности курса на облыжное обвинение всех и вся в связях с «врагами». Притом, что не мог не знать, чего стоили подобные инсинуации, ибо отчасти инспирировал их сам. Однако дочитаем речь Булата, застенографированную дословно, до конца: «И, наконец, - сообщает «под занавес» Булат, - дело с редактором газеты «Большевистская Сталь» Пинчуком. Подробные расследования после снятия его с поста редактора, после обсуждения этого вопроса активом, оценки актива, ошибок бюро горкома и моих в части того, что мы не сумели разглядеть этого человека, что мы целый ряд протаскиваний правых, антипартийных, не вскрыли, что вскрыты они были крайкомом, когда после всего этого мы его взяли и начали, как следует, проверять по газете и по другим данным, сейчас для нас очевидно, для меня, по крайней мере, совершенно очевидно, сегодня товарищ Остренко закончил окончательное расследование этого вопроса, что это очень тонко маскирующийся, но безусловно враг, безусловно правый… Я должен сказать, что выявилась за последнее время в парторганизации завода болььшая засорённость. За эти два месяца снято 52 человека шпионов и диверсантов. Они многим известны, сейчас находятся в периоде следствия и проверки… Хозяйственные организации должны помочь органам НКВД в части очищения корней франкфуртовщины, Грольмана и всякой прочей сволочи, которая здесь вела свою подлую диверсионную работу… Насчёт Работина – он исключён из партии и первичной организацией, и горкомом, за связь с троцкистами, как Строиловым, затем он был связан с Носковым и, наконец, он был связан с группой лиц, которые для нашей организации неизвестны, но которые также являются членами этой троцкистской шайки, не говоря уже о том, что Работин на Хлебозаводе окружил себя чуждыми элементами…». Крушение авторитетов, низвержение имён и судеб… Как уже сказано, здесь же, на конференции, по крайней мере половина выступавших Булата критикует. Очевидно, по сигналу свыше. Коммунист Крючков, например, дважды в своей речи высказался, что «бдительность у Булата притуплена». Партийная карьера Булата рушится, его отзывают в распоряжение крайкома. В заключительном слове на конференции Булат кается в грехах, в недогляде за «врагами». Будущий враг народа Булат одобряет пафосную речь другого будущего врага народа, директора КМК Бутенко, который на конференции воевал «со ставленниками Франкфурта» (очерки о Бутенко и Франкфурте см. «Нашу газету» от 26.06.2001г. и 14.06.2002г.). К таковым, например, относился Гурвич уз УКСа. «Как он мог вести борьбу с вредителями, - задаётся вопросом Булат, - когда он сам вредитель?». Булат также утверждается во мнении, что Бутенко не мог получить никакой помощи от (инженера?) Добровольского, поскольку тот был вредителем, равно как и Романько (главного инженера КМК) с Халецким. На Романько Булат особенно «кипит»: вредил он якобы потому, что у него «плохое» прошлое: в годы гражданской войны дезертировал от красных к белым и устроился в Киевском институте, который находился в руках петлюровцев. Булат также с негодованием сообщает, что Романько (точнее, его отец) имел 300 с лишним гектаров земли и был помещиком. Стало быть, делает вывод Булат, Романько не будет бороться с вредителями, а, напротив, готов им всячески помогать. Что касается (инженера?) Шрейфера, то тут и подумать страшно: он ведь расстрелян, но правой рукой его был Цуцульковский, который до сих пор работает на заводе и, конечно же, бороться с вредителями уже в силу своих былых приятельских отношений с Шрейфером, не станет. Булат также записывает во вредители начальника шамото-динасового цеха Гершельмана и видного хозяйственника Джумука. Обрушивается Булат и на несчастного Елькина, секретаря Горздрава. Когда-то Булат обозвал его дураком, и теперь на конференции по-прежнему стоит на своём. Елькин, де, плохо воевал с тифом в Осиновке и, кроме того, принёс на политзанятия троцкистскую литературу; хорошо ещё, что первичная организация постановила «крамолу» отнести лично Булату. «Ну, товарищи, - заключает Булат, - к таким, как Елькин, я всегда буду груб». Рушатся, рушатся былые авторитеты, низвергаются в небытие имена и судьбы. Соратники, вчерашние «товарищи», объявляются врагами и фашистами. Булат констатирует, что «ярчайшим доказательством нашего благодушия и притупления классовой бдительности» является фашистская деятельность на Осиновском руднике врага партии и народа Евзерова, который вместе со своей женой Брин, прикрываясь партбилетами, денно и нощно вредили: «Они так ловко опутали всех остальных членов Горрайкома Осиновской организации, - сообщал он за два месяца до упомянутой выше конференции, - так ловко втирали очки руководящим работникам Сталинского горкома и мне лично как секретарю горкома, что мы долгое время не сомневались в их преданности партии, думали, что Евзеров хороший хозяйственник, и лишь спустя год, когда мы с большим запозданием вскрыли троцкистско-вредительскую разрушительную работу Евзерова, Брин, становится диким, как мы так долго не могли разглядеть волков в овечьей шкуре». Проехался Булат и по «троцкисту» Работину: довёл, мол, жителей Сталинска до того, что начались перебои с хлебом, так что все «прямо скучали по хорошо выпеченному хлебу». В самом деле, надо же на кого-то свалить вину за голод. Знамо дело: виноваты «троцкисты»… Вместо эпилога Изучая документы, касающиеся жизни Булата, находились под впечатлением провидческой повести Михаила Булгакова «Роковые яйца», написанной ещё в 1924 году. Напомним: облучённые «красным лучом» мутанты породили поколение особо злобствующих особей, пожирающих друг друга, и оставалось только удивляться: откуда наплодилось столько нечисти? «В красной полосе, - аллегорически пишет Булгаков, - … стало тесно и началась неизбежная борьба. Вновь рождённые яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рождённых лежали трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные (такие, как Булат! – авт.). И эти лучшие были ужасны…, они… отличались какою-то особенной злобой и резвостью. Движения их были стремительны…». Через тринадцать лет после написания повесть «Роковые яйца» стала еще актуальней. Однако поколение «мутантов» не так просто было перевоспитать. «Разросшееся… поколение, - предлагал иносказательный рецепт Булгаков, - наконец, удалось перебить ядами, кабинеты проветрить». «Яды» действительно были применены, однако «проветривания кабинетов» не получилось, потому что «яды» поставили на службу всё тех же мутантов. Человеконенавистничество было официальной доктриной государства. Всё это мы чувствуем до сих пор: в нечеловеческих условиях, погибая от туберкулёза, в тюрьмах десятилетиями гнили и гниют миллионы, и только в последнее время, под давлением Европы, намечаются едва заметные сдвиги в сторону цивилизованности, человечности. Хуже с моралью: впитываемая со сталинских времён азиатская дикость дала метастазы. Разоблачительский пафос тридцатых, так явно угадываемый в речах Булата, и поныне живёт на страницах ветеранских изданий. Вчитайтесь, как неуважительно, как оскорбительно пишет о видных политических фигурах современности, которых знает весь мир, одна областная газета: «… Народное голосование на Манежной площади в Москве высказалось за всенародный суд над предателем М.Горбачёвым… Народный трибунал провёл процесс над бывшим президентом СССР и приговорил его к всенародному проклятию. Не случайно на президентских выборах этот гнусный Иуда не мог собрать даже одного процента голосов, в него бросали тухлые яйца и гнилые помидоры, залепили пощечину, даже стреляли. Это проклятие не подлежит забвению…» («Земляки», 22-28 февраля 2002г.). Эти строки опубликованы в Кемерове всего полгода назад. И нам кажется, что нечто подобное мы уже читали. В стенограммах речей Булата. И не только его. Лексикон всё тот же – «предатели», «всенародный суд», «всенародное проклятие», сравнивание с Иудой – как когда-то сравнивали с ним Троцкого. Камо грядеши? Куда идём? Назад, в тридцатые? Но – можно ли дважды войти в одну реку? Можно – если относится к истории как к лаковой картинке. А между тем, она жестока и остро поучительна, ничего не прощает и не забывает… Мэри КУШНИКОВА, Вячеслав ТОГУЛЕВ.
|
