|
 6 июня с.г. "Наша газета" опубликовала очерк "Последнее слово карателя Кузеванова" о первом крупном политическом процессе в наших краях, который проходил в кемеровском Дворце труда в 1927 г. Вслед за судилищем над Кузевановым последовали другие политические процессы. В частности, судили Константина Коробкина, председателя правления знаменитой Автономной индустриальной колонии "Кузбасс" (на этой должности он сменил голландца Себальда Рутгерса, очерк о коем "НГ" опубликовала 21 марта с.г.).
До того как стать председателем, Коробкин с апреля 1926 г. исполнял обязанности заместителя Рутгерса. Коробкина как бы готовили на замену этому "пламенному революционеру", пребывание коего в Кемерове отмечено специальной памятной таблицей. Однако цели такой замены были не вовсе ясны. Сегодня, по прочтении и опубликовании тысяч документов, становится ясным, что Коробкина назначили на должность с единственным намерением лишить АИК "Кузбасс" автономии, развалить ее и подвести к ликвидации. С этой задачей Коробкин справился блестяще. Иностранцы, работавшие в АИК "Кузбасс", собрали чемоданы и уехали. За блестяще проведенную операцию по уничтожению АИКа Советская Россия отблагодарила Коробкина своеобразно. Она судила его и, таким образом, устранила свидетеля многих неблаговидных деяний внутри АИКа, 80-летний юбилей которой - уже на пороге и отмечен в Кемерове недавним открытием музея "Красная горка". "Жизнь здесь стала невыносимой..." Рутгерс не смог сдержать потока отъезжающих из Кузбасса иностранцев, сосредоточенных в АИКе. Таковых было несколько сотен. Заметное ограничение власти Рутгерса с последующим назначением его заместителем Коробкина еще оставшаяся в АИКе небольшая кучка иностранцев первоначально, похоже, приветствовала. Иностранцам хотелось перемен, потому что жизнь в Кузбассе им казалась невыносимой. С этой небольшой кучкой оставшихся иностранцев Коробкин сначала заигрывает, обещая разобраться в причинах спешных отъездов. Иностранцы к предыдущей, рутгерсовской, администрации АИКа питали недоверие и видели в Коробкине потенциального защитника от произвола команды Рутгерса (состоящей, кстати, тоже из иностранцев). Внутри АИКа схватилось сразу несколько кланов, разделенных по этническому и национальному признакам. Часть иностранцев пыталась сделать Коробкина арбитром в то и дело возникающих шовинистических спорах. К таковым относился некий Генрих Сторс - он писал Коробкину об "антагонизме и национализме", якобы намеренно создаваемым администрацией Рутгерса, которая - де "хочет избавиться от американских и иностранных рабочих". Но "арбитра" из Коробкина не получилось. Он начал действовать еще более волевыми методами, чем его предшественник. Впрочем, активно использовались и уже давно апробированные приемы. Так, дабы задержать выезд последних партий иностранцев, Коробкин на заявлениях о выезде и расчете с работы ставил резолюции: "Расчет могу выдать только после получения вами разрешения о выезде от партии". Местные же партийные органы такие разрешения выдавать не спешили... Чекисты Свары между иностранцами, стало быть, Коробкина донимали. Нет ничего удивительного в том, что за время его председательствования в АИКе уехали почти все колонисты. Нет людей - нет проблем. Проблема кадров при Коробкине, таким образом, разрешилась довольно круто. Он был менее интеллигентен и образован, чем Рутгерс, и наиболее действенными, похоже, считал методы "военного коммунизма". Он не убеждал строптивых в своей правоте, а действовал, как владыка. Причем зачастую ему были не указ даже органы ГПУ. Известно, что чекисты вмешивались в дела АИКа: без их ведома нельзя ни принять, ни уволить специалиста. Осенью 1926 года ГПУ потребовало от Коробкина уволить из АИКа нескольких спецов по лесозаготовкам, в частности, знаменитого Г.С. Блынского (того самого, что был причастен к созданию новокузнецкого городского краеведческого музея и пожертвовал для этих целей собственный дом, который, впрочем, и без того хотели экспроприировать как нажитый якобы нечестно). Коробкин за Блынского и его подчиненных вступается. Коробкин и ГПУ в срыве лесозаготовок "честят" друг друга: первый обвиняет ГПУ, что мешает лесозаготовкам, требуя уволить нужных работников, а ГПУ обвиняет правление в затягивании вывозки леса, поскольку - де Блынский "деньги пустил по ветру". Так или иначе, Коробкин по прочтении документов не рисуется фигурой однозначно - "монструозной". Совсем напротив. Отважиться на войну с чекистами мог далеко не всякий, а покровительствовать Блынскому, человеку просвещенному (о котором уважительно в те времена писал альманах "Сибирские огни"), - дело благое и полезное для культуры. Конечно, степень противостояния Коробкина и ГПУ преувеличивать не стоит. Иной раз правление само обращалось к чекистам за советами - кого принимать на работу, а кому отказать. Так, например, после обращения АИКа к начальнику окротдела ГПУ, в августе 1926 г. Коробкиным была получена рекомендация от чекистов не принимать на работу Г.П.Волкову, муж которой был осужден на три года за контрреволюционную деятельность. Что не помешает например, тому же Коробкину потребовать от ГПУ разобраться, кто именно в Щегловске задерживает почтовые отправления и вскрывает корреспонденцию иностранцев, хотя, конечно, и без того было ясно, что чекисты в Щегловске работают отнюдь не в белых перчатках... Душитель автономии Но главный итог деятельности Коробкина, конечно, в другом. Советская Россия предоставила иностранной щегловской колонии некие права автономии: у АИКа были свои, отличные от советских, правила ведения хозяйства, бухгалтерии и отчетности. То, что в обычных советских трестах считалось преступлением, в АИКе было неподсудным. АИК какое-то время напрямую подчинялась Совету Труда и Обороны, минуя главный хозяйственный орган страны - ВСНХ. Именно эта дарованная АИКу автономия делала работу команды Рутгерса более продуктивной, чем в обычных трестах. Коробкин был назначен на должность заместителя Рутгерса, а потом и вовсе главой АИКа с целью покончить с автономией и превратить АИК в рядовое советское предприятие. Отныне кремлевским верхам хотелось, чтобы все предприятия СССР походили одно на другое, и никто бы не выделялся. Таким образом, Рутгерсу в новых условиях места в СССР уже не было. К.Н.Коробкин принялся за развал АИКа решительно, горячо и пылко раскритиковав работу бывшей команды Рутгерса. В октябре 1926 г. Коробкин признается, что не знает, рентабельна ли АИК, "насколько приносит стране пользу и насколько удовлетворяет страну", - иными словами, заявляет, что не может понять, полезно предприятие стране или нет, всячески дискредитируя рутгерсовский способ работы. Какая же роковая случайность поспособствовала, чтобы не верящий в перспективы АИКа и не имеющий понятия даже о ее рентабельности Коробкин занял пост председателя правления? Роковая случайность? Поведение Коробкина на стезе хозяйственника и управленца действительно может показаться странным. Так, он жалуется на недоосвоенность средств, выделенных АИКу на строительство. Рутгерс выбивал кредиты на строительство с большим трудом, но вот приходит новый хозяин и заявляет, что предложенные АИКу государством средства никому не нужны. Коробкин вовсе не спешит заразиться тем "планов громадьем", которым так болел Рутгерс: последнему хотелось и мост через Томь построить, и новую канатную дорогу, и тоннель под Томью, и оборудование заменить - Коробкину же все это не нужно, и выделенные на строительство кредиты он осваивать не спешит. С романтикой было покончено - начался период махровой бюрократии. Рутгерс тратит средства на покупку инвентаря за рубежом? Коробкин, в пику ему, начинает воевать с иностранными заказами. Особенно его возмущают заказы на лопаты, выписываемые из-за рубежа. Свои, отечественные, гнулись после часа работы, советская спецодежда тоже быстро изнашивалась - но план, в конечном счете, можно ведь давать и в лохмотьях. А посему - ликвидировать все заграничные представительства АИКа! Коробкин считает, что от них - никакой пользы. Притом, что оборудование предпочитает импортное. Но поскольку обычные советские тресты таких представительств не имеют, на их фоне Коробкину выделяться не хочется. Его лозунг - "все, как у других". Иностранцы виноваты... Качество продукции низкое? Виноваты иностранцы. Коробкин пишет, что в АИКе работают никудышние инженеры. Особенно никчемным он считает инженера Баарса. Как видим, у Коробкина на самые сложные вопросы - простые и четкие ответы. Какая же система управления и учета считается Коробкиным идеальной? Ответ простой: советская. Идеалом для Коробкина служит Донбасс - и именно по донбасским меркам он собирался перестраивать АИК. Итог известен: затраты на содержание аппарата при Коробкине выросли более чем в четыре раза. Именно такую цену заплатили АИКовцы при переходе от формы бухгалтерии, принятой при Рутгерсе, к обычной, советской. Неоднократные заявления Коробкина о необходимости "превратить Кузбасс во второй Донбасс" не могут не поразить. Казалось бы, куда разумнее было бы желать превращения Кузбасса в подобие какой-нибудь механизированной копи в Англии. Ведь Донбасс, как и прочие промышленные регионы России, в ту пору представлял собой убогое, с точки зрения механизации, зрелище. Однако, несмотря на то, что эталоном Коробкин считает Донбасс, врубовые и прочие машины он предпочитает тем не менее заказывать в Германии. Возвращаемся к абсурду... Как сам Рутгерс в 1926 году относился к планам превратить АИК в обычное советсткое предприятие и, по сути, ликвидировать ее? Как ни странно, - положительно. Очевидно, он уже понял, что опыт сотрудничества двух миров в условиях России в той форме, в какой все это было поставленно в АИКе, - ни к чему не приведет. Процветания "Кузбасса" он так и не добился. "Интернациональный" опыт потерпел крушение, и Рутгерс сдает АИК (естественно, по согласованию с верхами) на милость Коробкину. Новая система управления, введенная Коробкиным, иностранным специалистам не понравилась. Себестоимость продукции и прибыльность-убыльность предприятий стало высчитывать действительно легче. Однако вслед за реорганизацией, затеянной Коробкиным, раздулись штаты. Не бухгалтерия стала работать на производство, а, наоборот, производство - на бухгалтерию, что справедливо аттестовалось иностранцами как абсурд. Кто именно в Москве ратовал за коробкинский план лишения АИКа автономии? Ответ: никто иной как Куйбышев, заместитель председателя Совета Труда и Обороны. Это он подписал Постановление ЦК "О хозяйственной деятельности и финансовом положении АИК-Кузбасс", что зафиксировано в протоколе заседания СТО 10 сентября 1926 г. Постановлением предписывалось АИКу руководствоваться в своей финансовой и организационной деятельности правилами, утвержденными для всех прочих советских предприятий. Так что у Коробкина в Москве были высокие покровители, которые, тем не менее, не спасут его от суда всего через несколько месяцев. В игры вокруг коробкинских реформ включились руководители ВСНХ, а также председатель Западно-Сибирского крайисполкома Эйхе и знаменитый Сырцов (будущий враг народа и руководитель так называемого "право-левацкого блока Сырцова-Ломинадзе", поминаемый практически во всех учебниках истории партии как самый что ни на есть одиозный персонаж). Через месяц после вхождения Коробкина в должность в Щегловск приехали Эйхе, Сырцов, Рутгерс и еще целый ряд известнейших на хозяйственных горизонтах лиц. Поводом стало давление ВСНХ на Коробкина, чтобы тот не просто перестроил работу АИКа на советский лад, но и вообще чтобы были подготовлены условия для слияния АИКа с конкурирующим "Кузбасстрестом". Однако и Эйхе, и Коробкин, поддержав "осоветизацию" АИка, от слияния с "Кузбасстрестом" отказались: Коробкину не хотелось терять должность руководителя АИКа, с которой пришлось бы расстаться при объединении. И ВСНХовские, и краевые власти объявили "крестовый поход" против автономии. Эйхе возмущался тем, что АИК не отчитывалась перед крайисполкомом, зато часто обращалась к краевым властям за субсидиями. Явно, "автономность" АИКа, т.е. ее фактическая неподчиненность сотне-другой местных организаций, для Эйхе - как кость в горле. Он - хозяин Западно-Сибирского края, а с хозяином должно считаться всем, включая АИК. К тому же подчиненные Эйхе признавались, что в краевых инстанциях никто не в состоянии точно сказать, насколько полезна АИК государству, так что с исключительным положением АИКовцев следует покончить. Амплуа могильщика После всего сказанного вполне очевидно, что на Коробкина краевые и столичные хозяйственные инстанции возложили обязанности расправиться с автономией АИКа и подвести колонию к ликвидации, т.е. к передаче имущества "Кузбасстресту", оформленной в виде слияния двух предприятий (такое слияние было лишь вопросом времени). Хотел того или нет, Коробкин выступил в роли могильщика АИКа. В декабре 1926 года правительство расторгло договор с АИК. Колония превратилась в рядовое советское предприятие. Коробкин возложенную на него задачу выполнил, и уже никому не нужен. Весь 1927 год прошел под знаком его непрекращающейся травли. На многочисленных собраниях той поры обращали внимание на шикарно обставленный офис правления АИК с явным намеком, что Коробкин "жирует за счет рабочих". Притом, что мебель у Коробкина действительно, по тем временам, была шикарной; однако дело было не в желании "пожировать", а в договорах с иностранцами, заключаемых Рутгерсом еще до назначения Коробкина на должность. По этим договорам у иностранцев, отъезжающих на родину, правление обязано было выкупить мебель. Не выполнить условия этих договоров Коробкин не мог: иностранцы, не получив удовлетворения, могли возмутиться советскими порядками, что в условиях только что налаженных торговых и дипломатических отношений со странами Европы было крайне нежелательно. Подняли шумиху и по поводу рысаков, на которых любил раскатывать Коробкин, его окружение, и особенно жена. Из выступления некоего Мартюхова: "Какая у нас революция, когда они (то есть Коробкин! - авт.) на рысаках, а мы с голода пухнем? Его, Коробкина, прислуга говорила в квартирном отделе, что ее заездили. Партийцам стыдно получать огромные деньги и ездить на рысаках...". Подумалось: ну при чем тут рысаки? Заместитель Рутгерса Лосьев еще в 1925 году раскатывал на шикарном авто, и это сходило ему с рук. Так в рысаках ли и многочисленной коробкинской прислуге дело? Похоже, что шумихой вокруг рысаков и уборщиц ловко воспользовались, чтобы "ликвидировать" Коробкина. И действительно, с 1 мая 1927 г. он уже - не председатель правления АИК. Эту должность отныне поручили исправлять Э.Э.Бегеману. Иностранцев же в АИКе уже почти совсем не осталось... Стремительное падение Коробкин потерял не только должность, но и партийность. Он стал очень удобным объектом для критики: какие бы промахи ни приключались в АИКе - отныне все сваливали на его "безответственное руководство". И поскольку до декабря 1926 г. АИК работала в весьма ограниченном, но все же - режиме автономии, который был дарован особыми договорами и постановлениями начала 20-х годов, а этот режим противоречил советским законам в новых условиях, появилась возможность привлечь Коробкина к суду за "неправильное" руководство, пусть даже эта "неправильность" защищалась в начале 20-х самим Лениным. Законы, циркуляры и постановления противоречили друг другу, - страдательной же стороной был Коробкин. Иными словами, Коробкина судили за то, что какое-то время он работал по рутгерсовской схеме, одобренной Лениным. Теперь эта схема - вне закона, и хоть закон не имеет обратной силы, Коробкина притягивают к ответственности именно за то, что раньше нэповскими законами дозволялось и разрешалось. Через полтора месяца после отставки Коробкина секретарь местного окружкома Новиков специальным письмом от 16 июня 1927 г. сообщает в девять (!!! - авт.) адресов, что Коробкин оказался плохим руководителем, который "заразился прошлым АИКа". Стало быть, коробкина обвиняют в некоем следовании методам Рутгерса, которые отныне считаются преступными. Выясняется также, что сразу после отставки Коробкина в АИКе начались аресты. Новиков в радостном возбуждении: "Наконец твердая рука и до АИКа добралась". Новиков сообщил также, что преступления АИКовских хозяйственников тем опасны, что "в такой обстановке очень легко работать нашим политическим врагам, меньшевикам, эсерам, монархистам", а также бузотерам - последователям Макарова, недовольным уменьшением зарплаты после "осоветизации" АИКа. Таким образом, суду над Коробкиным придавался явно политический оттенок. "Эпидемия судов" Как относились к суду над Коробкиным его бывшие коллеги? Похоже, - они все прекрасно понимали. Все находились под домокловым мечом: сегодня судят Коробкина, завтра по надуманным мотивам арестуют кого угодно. Не случайно, что даже Котин, давнишний враг АИКа, который какими-то неисповедимыми путями тем не менее занял со временем ту должность, на которой был Коробкин, в августе 1927 г. в открытой письменной форме возмущается "эпидемией судов", охватившей Кузбасс: "За последнее время, - пишет Котин, - эпидемия судов, которые так или иначе затрагивают работников наших предприятий, возросла настолько, что большинство предприятий сигнализируют нам о том, что вызовы их в судебные заседания приобрели массовый характер и болезненно отражаются на ходе работы предприятий". В обстановке непрекращающихся судебных преследований работать было немыслимо. Поэтому неудивительно, что от сотен иностранцев, работавших в Кузбассе, в 1927 г.практически никого не осталось. Почти все уехали. Дело Коробкина набирало обороты. Судили не Коробкина,- приговаривали к суду Автономную индустриальную колонию как таковую. Властям хотелось показать, что иностранцы до добра не доведут. 5 декабря 1927 г. на заседании бюро окружкома было зачитано обвинительное заключение по АИКовскому делу, а также заключение помощника прокурора Леонидова. Окружкомовцам не терпелось поскорее узнать о фатальном для Коробкина финале. Они постановили просить Сибкрайком через прокуратуру Сибири ускорить разбор коробкинского дела и вызов обвиняемых даже из Москвы. Партийцы алкали крови. 31 января 1928 г. они вновь обращаются к делу Коробкина на новом заседании окружкома. Докладывал секретарь окружкома Новиков лично. Окружкомовцы решили послать общественных обвинителей на процесс Коробкина и утвердили таковым Чудинова, а заседателями - Озерова и Евсеенко. Процесс над Коробкиным прошел довольно скоро. 28 февраля 1928 г. то же бюро обсуждало итоги процесса. Постановили провести среди рабочих "разъяснительную работу" на случай, если кто-нибудь поймет происходящее превратно и осужденных пожалеет. Так что даже названный выше Котин, сокрушающийся по поводу "эпидемии судов", специальным письмом, адресованным руководителям самых разных подведомственных ему предприятий, выразил показное удовлетворение, что "руководители... были судимы и получили должное". Вместо эпилога Коробкина судили - но за связь с ним еще продолжают карать. В 1928 году снимают с должности директора химзавода Отдельнова (химзавод в ту пору уже переименован в Кемеровохимкомбинат). Но в чем же заключалась "связь" Отдельнова с Коробкиным? Оказывается, все предельно просто: как-то в новогодние праздники главный инженер химзавода Вейхель устроил вечер с выпивкой в кемеровском Дворце труда. На вечере присутствовали, помимо Отдельнова и Вейхеля, заведующий аграрно-промышленным отделом окружкома партии Ворченко, секретарь райкома ВКП(б) Кондаков, зав. общим отделом окружкома партии Богомолов, зав. общим отделом комбината Железных, управляющий Кемрудника Вершинин, специалист химзавода Елисеев. На вечере также присутствовали артистки. Отдельнов играл в карты "и занимался интимными делами с женой главного инженера Вейхеля". После того "как артистки сильно перепились, тов. Отдельнов и другие, захватив с собой запасы вина и закуски, с артистками отправились в их уборные, где и заканчивали встречу Нового года". И все бы ничего, но на вечере, как на грех, присутствовал Коробкин. И за это карают Отдельнова. Впрочем, упущенное Отдельнов наверстает и будет еще долго на видных должностях в Кемерове, покуда его не объявят врагом народа в 30-е. Вейхелю же не повезет: он покончит жизнь самоубийством (а по распространенной тогда версии, его доведут до самоубийства или даже убьют местные чекисты). Но все это - потом. Пока же тень осужденного Коробкина незримо сопутствует взлетам и падениям, удачам и неудачам целой плеяды кузбасских хозяйственников, напоминая им, что все в этом "новом мире", именуемом рабочим и самым гуманным, - зыбко. Сегодня катаешься на рысаках и развлекаешься с артистками в нововыстроенном Дворце труда, - а завтра ты уже никто. Так что кемеровской элите приходилось жить и наслаждаться весьма скоротечным моментом. Счастливого "завтра" для них предусмотрено не было... Мэри КУШНИКОВА,
Вячеслав ТОГУЛЕВ
|
