|
3 апреля с.г. "Наша газета" опубликовала очерк о Борисе Осиповиче Норкине, руководителе кемеровской промышленности, объявленном врагом народа в 1936 г., а 27 июня — очерк о его заместителе Якове Наумовиче Дробнисе, старом большевике, который разделил участь своего начальника. Они проходили как "враги" по знаменитому "кемеровскому делу". "Дело" привело не только к перетряске "промышленных" кадров города, но и к смене партийного руководства. Старое за недогляд и отсутствие бдительности сняли и в октябре 1936 г. руководить кемеровскими большевиками назначили К.В.Рыневича, 1897 г.р. Рыневич продержался на своей должности всего один год. Осенью 1937 г. его тоже объявят врагом. Разумеется, ни арестом Норкина, ни арестом Рыневича никто в Кемерове не возмущался. Таковы были "нравы народа", о которых писал еще Кюстин: "Нравы народа являются продуктом взаимодействия между законами и обычаями. Они изменяются не по взмаху волшебной палочки, а чрезвычайно медленно и постепенно. Нравы русских, вопреки всем претензиям этого полуварварского племени, еще очень жестоки и надолго останутся жестокими. Ведь немногим больше ста лет тому назад они были настоящими татарами. И под внешним лоском европейской элегантности большинство этих выскочек цивилизации сохранило медвежью шкуру — они лишь надели ее мехом внутрь. Но достаточно чуть–чуть поскрести — и вы увидите, как шерсть вылезает наружу и топорщится...". "Шерсть вылезает наружу..." Итак, — "шерсть вылезает наружу". Прав ли Кюстин? Рыневич — самый приметный в городе человек. Самый главный большевик. Хозяин, — из элиты, мнящей о себе, судя по газетам, очень высоко. Из вожаков "социалистических строек", социалистического общества — самого передового и цивилизованного. Что ж, не поскрести ли нам, вполне согласуясь с советом Кюстина, "медвежью шкуру" хотя бы одного такого "вожака", К.В. Рыневича? На третьем пленуме горкома 5–6 октября 1936 г. Рыневича вводят в состав бюро. Он утверждается в должности первого секретаря и принимает поздравления. Отныне его наипервейшая задача — разворачивать и "углублять", рука об руку с НКВД, "кемеровское дело". О своих успехах на этой стезе и предложениях, как получше организовать борьбу с врагами народа, Рыневич делится в секретных письмах с секретарем Западно–Сибирского крайкома партии Константином Максимовичем Сергеевым. В начале декабря 1936 г. арестовали "группу шпионов–диверсантов и троцкистов", всего 21 человек. Арестовывали тех, кто в Кемерове имел дела с иностранцами. Например, с иностранным инженером Франком, который "под видом организации школы по изучению немецкого языка проводил вербовку людей", готовых шпионить и организовывать диверсии, причем о каждом из вступающих в "школу" Франк-де собирал подробные сведения, интересуясь даже родственниками. Рыневич не упускает шанса показать свое большевистское лицо. Он предлагает крайкому всех иностранных специалистов со строек города уволить, потому что все они — фашисты и шпионы. И маловажно, что строительство от этого может пострадать. Главное — бдительность. Рыневич сообщает в крайком о своих инициативах 7 декабря: "Несомненно, что количество антисоветских элементов в Кемерове гораздо больше, взятые 21 человек являются наиболее активной их частью. Придавая исключительное значение Кемерову как оборонному участку, я считаю нецелесообразным держать на предприятиях в Кемерове иностранных специалистов, тем более никакой ценности как специалисты они не представляют (зачем же тогда приглашали? — авт.). Имеющиеся же в нашем распоряжении факты дают нам основание предполагать, что если не все, то значительное большинство иноспециалистов являются фашистами и ведут шпионскую работу на наших предприятиях. Взять хотя бы такой факт: иноподданный инженер коксохимзавода Грунт ежегодно ездит в отпуск в Германию, несомненно, что он ведет соответствующую работу против нас. Поэтому прошу вас, т. Сергеев, учесть специфические особенности предприятий г. Кемерово и снять с них всех иноспециалистов...". "Возлагал надежды на возвращение Троцкого..." Листаем многостраничные отчеты Рыневича, которые отсылались им в крайком. В отчете за сентябрь–декабрь 1936 г. сказано, что в Кемерове "арестована группа лиц, проводивших шпионскую работу в частях Красной армии". Приводились и отдельные примеры "ротозейства", которое могло привести к похищению партийных тайн врагами. Оказывается, парторг дома отдыха Горохов протоколы закрытых партсобраний хранил в незапирающемся столе в кабинете директора, а ключи от этого кабинета находились у дежурных уборщиц, что могло быть использовано врагом. И, конечно, бюро горкома во главе с Рыневичем — на страже партийных тайн: горкомовцы пишут специальную инструкцию, как именно и где хранить документы. Работой подотчетного ему бюро горкома Рыневич явно любуется: "На последнем заседании бюро горкома, — пишет он, — 15 декабря исключен из партии за контрреволюционное, фашистское выступление Иванов, это бывший партизан, будучи недоволен решением Правительства об отмене льгот бывшим партизанам, написал товарищу Сталину письмо контрреволюционного содержания, в котором он возлагал надежды на возвращение Троцкого, что всем коммунистам нужно рубить головы и т.д. Письмо это поступило в соответствующие организации, Иванов разоблачен и исключен из партии как враг партии...". "Омерзительная работа злейших врагов..." Рыневич также возмущается, что многих исключенных из партии потенциальных врагов народа до сих пор не убирают с ответственных должностей, и даже приводит примеры: на заводе N2 "неразоружившийся контрреволюционер–троцкист" Павловский и в Кемсети таковой же "неразоружившийся контрреволюционер–троцкист и двурушник" Проконин занимали видные места, в связи с чем Рыневич предлагает провести акцию по составлению специальных списков на исключенных из партии, с указанием, где исключенные работают, и если уехали в другой город — то в таких списках хорошо бы указывать, куда, когда и зачем выбыли. И все это — дабы избежать шпионажа и диверсий, ибо исключенный из партии способен на что угодно. На что именно? Рыневич поясняет: "На Кемеровском руднике продолжительное время группа контрреволюционных троцкистов и вредителей вела подрывную, диверсионную работу. Рудник из месяца в месяц срывал государственный план по угледобыче. Эта подрывная работа шла по линии обрушений ходков, уничтожения (оставления в завалах) механизмов, организации пожаров и отравления рабочих и , наконец, 23 сентября произошел взрыв, повлекший за собой 10 человеческих жертв со смертельным исходом. Таков итог этой кровавой работы кемеровской троцкистской вредительской банды. Такая омерзительная работа злейших врагов нашей партии стала возможной потому, что в партийной организации притупилась бдительность, большевистская настойчивость и воинственность в борьбе с недостатками и с вредительскими делами и прямого примиренчества к вредителям и к их вредительской деятельности со стороны Рудоуправления, в частности, управляющего рудником Черных...". "Разоблачен троцкистский выродок..." Продолжение темы — в отчетном докладе Рыневича за январь–февраль 1937 г. Выясняется, что подлая контрреволюционная банда Дробниса–Норкина–Носкова сделала все возможное, чтобы сорвать стахановское движение в городе. По прямому указанию троцкистов зарплату на коксохиме организовали так, что лучший стахановец Петя Толкунов за 15 дней не заработал ни копейки, а троцкист Бирюков вселял стахановцев в самые худшие квартиры, троцкист же Куклев с левобережного Жилкомстроя не представлял стахановцам фронта работ, из–за чего количество стахановцев из месяца в месяц уменьшалось. Конечно, все должно быть с точностью до наоборот: стахановцам — лучшие квартиры и самую большую зарплату, это стимулировало бы их на ударные темпы, чреватые обрушениями домов, и на составление более пространных доносов на "троцкистов". Но о каких "троцкистах" идет речь? Рыневич объясняет: "В связи с вскрытием в Кемерове банды Дробниса–Норкина, обсуждением передовой "Правды" от 4–го января о революционной бдительности, в городской комитет партии поступает масса заявлений от членов партии и беспартийных рабочих, разоблачающих отдельных притаившихся троцкистов и их вредительские действия. Так, например, по поступившим материалам в горком разоблачен троцкистский выродок — последыш банды Дробниса, Коновалюк, который до последнего времени стоял во главе Кемжелдора, им проводилось организованное издевательство над рабочими. В этих целях Коновалюк умышленно задерживал выдачу рабочим заработной платы, натравливал рабочих на советскую власть. В результате некоторые рабочие вынуждены были продавать свое имущество. Коновалюк из партии исключен, отдается под суд...". Очаги сопротивления Поминает Рыневич и некие очаги сопротивления расстрельной политики Сталина — на бытовом уровне. Приводятся единичные случаи: некий рабочий сомневается, таким ли уж "врагом" был Троцкий, каким его представляют газеты, кто–то выкалывает глаза на портретах вождей, а иные грозятся в случае войны перейти на сторону противника. На Азотстрое во время проведения митинга рабочие единодушно требовали расстрелять Пятакова и Радека, и стали подписывать кем–то составленное письмо соответствующего содержания. Но нашелся один, некто Чепкасов, рабочий конного двора, который не разделял это ликование по поводу расстрельных приговоров, и подписываться не стал, о чем Рыневич тут же донес в крайком. Попутно он коснулся и ряда других историй: "При обсуждении письма товарищу Сталину, — пишет Рыневич, — рабочий лесозавода Азотстроя Соколов отказался подписывать письмо, заявив: "Когда кого–либо расстреливать, то к рабочим приходят подписываться, что расстрелять того или другого человека, а вот когда нам живется плохо, то подписей не собирают". При проверке личности Соколова оказалось, что в прошлом он кулак, осужден на десять лет за противодействие советской власти. На шахте "Северной", — продолжает Рыневич, — на закрытых партийных собраниях выступающие коммунисты отмечали, что контрреволюционные последыши распространяли провокационные слухи о том, что если бы был Троцкий, то в СССР было бы больше товаров и жилось бы лучше. На Азотстрое каменщик Новоселов в разговоре с исключенным из партии за утерю кандидатской карточки Турнаевым, у которого он живет на квартире, заявил: "Вот я тоже раньше был в партии, бывший роговец, имел крупное хозяйство, а теперь разорили. Сталин — это бюрократическая каста, которая душит народ. Но ничего, мы сведем с ними счеты. У нас от Колпашева до Кузнецка везде расставлены силы, чтобы уничтожить всех руководителей — больших и мелких. Вот если бы война началась, я (Новоселов) первый бы стал стрелять этих гадов...". "Выколол глаза у портретов..." Итак, квартирант сводит счеты с квартирным хозяином, обвиняя его в политике (авось арестуют, кому тогда квартира достанется?). И Рыневичу становится об этом известно. А через Рыневича — и секретарю крайкома. Доносительство культивируется, и содержание доноса по иерархической цепочке сообщается в самые "верхи". Рыневич — звено в этой цепочке. От него не укрываются даже детские шалости: "В 41–й школе, — доносит он в том же письме, — в шестом классе было два случая, когда учениками были принесены книги контрреволюционного троцкистского содержания с портретами Троцкого. При выяснении эти ученики оказались детьми исключенных из партии. В этой же школе один ученик выколол глаза у портретов вождей т.т. Сталина, Молотова...". Но главное, чего добивался крайком от Рыневича, — это, конечно, не слежка за шестиклассниками, а компромат на видных в городе руководителей, которых можно было бы записать во "враги". Рыневич старается. Вполне очевидна его роль в смещении и организации "вражеского" дела на управляющего трестом "Кемеровоуголь" Ивана Ивановича Черных. Для дискредитации этого приметного в крае хозяйственника Рыневич использует даже протоколы допросов уже расстрелянного "троцкиста" Шубина. Рыневич, стало быть, имел доступ к "расстрельным" архивным папкам и был прекрасно осведомлен о всех тонкостях и особенностях "расстрельной" практики на местах. За сбором компромата на И.И.Черных следил секретарь Западно–Сибирского крайкома ВКП(б) Эйхе лично. Именно ему Рыневич 9 марта 1937 г. адресует секретное письмо за номером 010. Читаем: "О вредительстве, вскрытом на Центральной шахте, не мог не знать управляющий трестом "Кемеровоуголь" Черных, в частности, о том, что он знал о вредительстве на Волковском пласту, указывает о своих показаниях ныне расстрелянный троцкист Шубин. За последнее время на партсобраниях и от ряда коммунистов поступает ряд сигналов, свидетельствующих о том, что Черных, несомненно, знал о вредительстве на руднике. Я лично глубоко убежден, что Черных имел близкую связь с арестованными троцкистами–вредителями, знал о существующем вредительстве. Подтверждает это убеждение еще и тот факт, что Черных после вскрытия на руднике вредительства ни разу не выступал ни на партсобраниях, ни на собраниях партактива, ни на пленуме горкома и райкома, не вскрыл своих ошибок, не говорит, как он их намерен выправить. Промолчал также и на партконференции. Кроме этого, нами сейчас установлено, что Иванов — главный инженер Центральной шахты, приехавший в Кемерово с Киселевки, в прошлом, работая в Донбассе, был троцкист. Поэтому оставлять Черных управляющим треста, я считаю, нецелесообразно. Кроме того, бюро считает необходимым поставить вопрос о пребывании Черных в партии. Прошу санкционировать нам снять Черных с работы управляющего треста "Кемеровоуголь"...". Переводчица Рутгерса Из текста письма следует, что, хотя инициирует "вражеские" дела Рыневич, согласие на заклание дает лично Эйхе. В случае с И.И. Черных такое согласие от Эйхе было получено. В августе 1937 г. Рыневич пишет о Черных как об арестованном "враге народа". Попутно Рыневич занимается и другими "врагами". Например, помогает секретарю Воронежского горкома Каныгиной скомпрометировать бывшую кемеровчанку Сарру Иудовну Грунт, в середине 20–х — переводчицу руководителя Автономной индустриальной колонии "Кузбасс" голландца Себальда Рутгерса (очерк о котором "НГ" опубликовала 21 марта с.г.). В письме к Каныгиной Рыневич добросовестно излагает те факты, которые могли бы опорочить Сарру Грунт и подвести ее под "контрреволюционную" статью: "Грунт С.И. вместе со своим мужем Грунт Ф.Ф. с Арнольдом в 1922 году приехали на Кемеровский рудник с группой американцев, возглавляемой Рутгерсом. По приезде в Кемерово Грунт С.И. до 1924 года работала переводчицей у Рутгерса. С 1924 по 1926 г., три года, Грунт С.И. училась в Томске в совпартшколе. По возвращении из СПШ в 1926 г. работала в Кемерове в горрайкоме ВКП(б) на партийной работе до 1930 года, в 1930 г. уехала в Москву. С 1922 по 1930 гг. Грунт С.И. жила со своим мужем Грунт Ф.Ф. и на протяжении всего этого периода имела тесную дружественную связь с контрреволюционером Арнольдом. Муж ее, Грунт Ф.Ф., в конце 1935 г. при проверке партдокументов исключен из партии за отказ принять подданство СССР". "Поддерживал тесную связь с расстрелянным бандитом..." В общем, Рыневич боролся с "врагами", не щадя живота своего. Спешил продемонстрировать свою бескомпромиссность и беспощадность к "троцкистам". Причем своей нахрапистостью затмевал иногда даже церберов из крайкома. Вот, например, комиссия партийного контроля при крайкоме восстановила в партии бывшего председателя Кировского райсовета г. Кемерово Леонида Бабина. И что же? Рыневич протестует, демонстрируя бдительность в письме на имя Эйхе: "Комиссией партийного контроля восстановлены в рядах партии Бабин Леонид Иванович и Матушкин Александр Дмитриевич. Мы решительно протестуем против восстановления этих лиц и считаем это решение партколлегии КПК по Запсибкраю абсолютно неправильным. В январе 1934 года Бабин Запсибкрайкомом был исключен из партии за грубейшее извращение политики партии. Работая в Кемерове председателем Кировского райсовета, Бабин поддерживал тесную связь с расстрелянным бандитом Дробнисом, получал от него денежные подачки, незаконно присвоил из средств райсовета 1044 рубля. Матушкин поддерживал тесную семейную связь с расстрелянными бандитами Дробнисом–Норкиным. Брат жены Матушкина — активный троцкист и по заявлению самой жены Матушкина — личный друг бандитов Троцкого и Дробниса... Видимо, по этим мотивам Матушкин до последнего времени хранил фотографию Троцкого: Матушкин и его жена Боровинская распространяли всякую контрреволюционную клевету на вождей нашей партии и, в частности, на тов. Кирова...". Крупная акула Но самой крупной "акулой", которая должна была пострадать при Рыневиче (и пострадала!) оказался знаменитый И.Каттель — руководитель "Кемеровокомбинатстроя". На этой должности Каттель сменил Норкина. В сентябре 1937 г. Рыневич, апеллируя к "многочисленным сигналам со стороны рабочих, инженеров и начальников отдельных строек", обращается к Эйхе с письмом, называя Каттеля "пособником вредителей": "Факты вредительской подрывной работы (в Кемеровокомбинатстрое) известны тов. Каттелю, который своим поведением "отрицает все", прикрывает эту вредительскую работу, потакает вредителям и объективно способствует вредителям". Что ж, Каттеля действительно объявят "врагом народа". Но и Рыневича — тоже. Исполняющим обязанности первого секретаря горкома назначат Жестакова. В кабинете арестованного Рыневича в письменном столе обнаружили мешок от посылки, отправленной Рыневичу неким А.Е.Кряквиным из Барнаула. Какая находка! Врагу народа, конечно, могли отправлять посылки только шпионы. Жестаков тут же сообщает на место работы Кряквина (к тому времени — сотрудника НКВД в Ульяновске) важный политический компромат об обнаруженной в столе Рыневича тряпочке: "По имеющимся у нас сведениям, — пишет Жестаков, — Кряквин А.Е. в данное время работает в г.Ульяновске в органах НКВД. Кряквин — бывший зав.отделом школ Кемеровского горкома ВКП(б), является ставленником подлого бандита — врага народа Рыневича, привезенным последним из Барнаула. Работая зав. школьным отделом, Кряквин работу развалил, в результате чего на партконференции в мае месяце ему было выражено политическое недоверие и его кандидатура в состав пленума была провалена, после чего бандит Рыневич отпускает Кряквина из кемеровской парторганизации по мотивам болезни жены. Кряквин до последнего времени имел с врагом народа Рыневичем связь, посылал ему посылки из Ульяновска". "Не верит в то, что ее муж враг народа..." Жена Рыневича Антонина Георгиевна, 1902 г.р. работала в Кемерове директором звукового кино. После ареста Рыневича ей пришлось туго. 27 октября 1937 г. она исключается из партии на заседании бюро горкома "за скрытие и покровительство врага народа". Однако сам факт "враждебности" своего мужа она признать отказалась. Через два дня, 29 октября, — заседание городского партактива. Присутствовало 203 человека. Практически все выступающие посчитали за долг лягнуть своего бывшего партийного вожака. Берет слово начальник горотдела НКВД Голубев. Он сожалеет, что "НКВД слишком запоздало с разоблачением Рыневича". Этому способствовала, оказывается, большая загруженность местных чекистов работой: уж слишком значительным оказался наплыв врагов. Неуютно чувствует себя также второй секретарь горкома Блинкин. Его еще не арестовали, так что ему приходится всячески изворачиваться, открещиваясь от связей со своим непосредственным руководителем и подчеркивая свои заслуги в разоблачении таких "врагов" как начальник углеперегонного завода Фельбербаум, начальник треста "Кемеровоуголь" Черных, а также бывшего председателя Горсовета Токарева. Третий секретарь горкома, Ляпин, тоже возмущается, когда его называют "прихвостнем Рыневича", и на чем свет стоит обвиняет последнего, что он-де всеми силами противодействовал разоблачительной работе таких горкомовцев как Ляпин. Так бывшие соратники Рыневича по инспирации вражеских дел втаптывают в грязь того, кому поклонялись еще месяц назад. А что же говорить о вожаках новых, таких как Жестаков? Не было, кажется, таких проклятий, которые он не обрушил бы на Рыневича на ближайшем же заседании пленума горкома 5 ноября 1937 г. Вместо эпилога "Дело Рыневича", история его недоброй памяти пребывания в Кемерове — это нескончаемая цепь лицемерия, подлости, заклания вчерашних друзей и соратников, стукачества, — все эти черты новоявленной "пролетарской" психологии и морали, самые низменные инстинкты как нельзя лучше иллюстрируются документами горкомовского делопроизводства, найденными в папках Рыневича из фондов Кемеровского госархива. Впрочем, столь ли уж "новоявленной" была особая разновидность морали эпохи Рыневичей? Если верить Кюстину — никакой "особости" и не было. Читаем: "Русские всех званий и состояний с удивительным, нужно сознаться, единодушием... до такой степени изощрены в искусстве лицемерия, они лгут с таким невинным и искренним видом, что положительно приводят меня в ужас. Все, чем я восхищаюсь в других странах, я здесь ненавижу, потому что здесь за это расплачиваются слишком дорогой ценой. Порядок, терпение, воспитанность, вежливость, уважение, естественные и нравственные отношения, существующие между теми, кто распоряжается и теми, кто выполняет, одним словом, все, что составляет главную прелесть хорошо организованных обществ, все, в чем заключается смысл существования политических учреждений, все сводится здесь к одному–единственному чувству — к страху. В России страх заменяет, вернее, парализует мысль. Когда чувство страха господствует безраздельно, оно способно создать только видимость цивилизации. Что бы там ни говорили близорукие законодатели, страх никогда не сможет стать душою правильно организованного общества, ибо он не создает порядка, а только прикрывает хаос. Где нет свободы, там нет души и правды. Россия — тело без жизни или, вернее, колосс, живущий только головой: все члены его лишены силы, постепенно отмирают. Отсюда проистекает глубочайшее беспокойство, какое–то трудноопределимое и тягостное чувство, охватывающее всех в России. Корни этого чувства не в смутных идеях, не в пресыщении материальным прогрессом, не в порожденной конкуренцией зависти, как у новоиспеченных французских революционеров; оно является выражением реальных страданий, симптомом органической болезни...". Недавно один приметный в Кузбассе литератор в ветеранской газете написал, что "русский народ добрый и умный". Возможно. Но дело Рыневича об этом не свидетельствует никак, хотя в те времена славословий в адрес "народа" и "пролетариата" было предостаточно. Не думаем, что намного лучше дело обстоит и сегодня. Потому что устои морали подтачивались веками, и народ, многими поколениями воспитываемый в поклонении кумирам, по привычке будет тянуться к "твердой руке". Страх в России был, есть и будет востребован всегда. Вчера мы боялись Рыневичей, а сегодня — деньгастого "олигарха", который скупит все наши пахотные земли, а уберечь от "распродажи России", знамо дело, может только "твердая рука". И с символами этой "руки", указывающей в светлое будущее, поступают в "наших новых изменившихся условиях" весьма обходительно: в одном только Кемерове шестнадцать (!!!) памятников В.И.Ленину. А почему? Не потому ли, что ожидаем воскрешения Рыневичей — придут, мол, и задавят “нэпманов”. А о Кюстине, право, лучше забыть. Слишком неудобен... Мэри КУШНИКОВА.
Вячеслав ТОГУЛЕВ
|
