|
В прошлом году минул никак незамеченным 100-летний юбилей М.В.Шадрина – члена команды начальника Кузнецкстроя Франкфурта, руководителя электростанции, заведующего энергобюро КМК, бывшего «троцкиста», а впоследствии – «врага народа». Франкфурта расстреляли, а М.В.Шадрин получил «всего лишь» пять лет лагерей в 1935г. О дальнейшей его судьбе нам долгое время не было ничего известно. С сайта «Мемориала», впрочем, недавно удалось выкачать некие установочные данные на Шадрина: имя – Михаил, отчество – Васильевич, год рождения – 1901, место жительства – Западно-Сибирский край, дата ареста – 1935г., дата расстрела – 10 марта 1938г. Статья – «контрреволюционная повстанческая организация». О Шадрине Франкфурт тепло отзывается в книжке «Рождение человека и стали». Так получилось, что выход книги и арест Шадрина почти совпали во времени. Неплохо знал Шадрина знаменитый академик Бардин, - хотя бы по совместной работе в редколлегии журнала «Кузнецкстрой». Увы, Бардин, который особенно отличился на стезе разоблачений в 30-е годы (подробнее см. «Нашу газету» от 29.05.2001г.), никаких симпатий к посаженному «врагу», конечно, демонстрировать не мог. Тем читателям, которые уже знакомы с очерками об одном из вождей Кузнецкстроя Алексее Нарыкове и потомице иркутских купцов Валентине Ициксон (см. «НГ» от 08.02.2002г. и 06.09.2002г.), наш сегодняшний материал, возможно, покажется достойным тем большего внимания, что его герой находился в родственных отношениях и с Ициксон, и с Нарыковым. В нашей тёмной истории все связаны со всеми тончайшими опосредованными нитями, так что стоит копнуть поглубже – и многие фигуранты отзвучавших баталий той поры будут неизбежно восприниматься как давнишние знакомцы, участвующие в непрерывном плетении и кружении имён и судеб… «Зная его прозорливость и ум…» Убийство Кирова было сигналом к инспирации политических дел по всей стране. Не случайно именно в декабре 1934г. в Сталинске (Новокузнецке) началась компания по избиению бывших «троцкистов». Так, на декабрьском пленуме горкома коммунист Ковалёв призвал собравшихся «внимательно присматриваться» к тем, кто когда-то был обвинён в троцкизме или в пособничестве троцкистам, и называет таковых по именам: Зуев, Степанов, Загорский, и – Шадрин. В стане обвиняемых – согласия нет. Упомянутый Зуев, например, признавал очевидные заслуги Шадрина в строительстве металлургического комбината, но считал, что политическое лицо его доверия не вызывает. Зуев - человек больной, страдал припадками эпилепсии. Издёрганный политическими обвинениями и жестокими приступами болезни, он ещё в феврале 1934г. на партсобрании теплоэлектростанции ругает Шадрина на чём свет стоит: «Шадрин многое сделал для ТЭЦ, и этого отнять от него никто не сможет, но с политической частью у Шадрина обстоит неважно. Ведь странным кажется то, что, имея близкую связь с троцкистами, якобы он об этом не знал. Если он скрывает, то он мерзавец и предатель, если же не понял их политики, то шляпа, хотя в последнем сомневаюсь, зная его прозорливость и ум…». А вот Шадрин товарищей по несчастью не сдавал. В сентябре 1934г. потомственную купеческую дочь Валентину Ициксон пытались на чистке исключить из партии. Шадрин направляет в районную комиссию гневную отповедь: «Предъявленные в этом отношении обвинения Ициксон являются или результатом чьей-то неосведомлённости, , или же просто клеветой…». Впрочем, Ициксон – это сестра жены Шадрина. И, поскольку покусились на «родственный» клан – повоевать стоило. Когда в январе 1935г. обвинили в контрреволюции и троцкизме Штифанову, Тарасова, Нарыкова, Бабчина и других, Шадрина на партсобрании ТЭЦ попытались заставить каяться в связи с политически ненадёжными. Однако Шадрин не сдал никого: и «в связях» не признался, и мерзавцем никого не назвал. «На протяжении нескольких лет, - сказал Шадрин, - я уже отошёл от оппозиции. Я мало выступал с политическими заявлениями о разрыве с оппозицией, имея ввиду, что я небольшая фигура в политике, но я работой как будто всячески старался сделать лучше и больше, вина моя в том, что я мало уделял (внимания) общественно-партийной массовой работе в цехе. Знаю хорошо Нарыкова, Бабчина, что они не были в оппозиции, вели сами борьбу с оппозицией, поэтому я на собрании выступал, что они люди мало виновные в этой борьбе… Сталкивался я в квартирной обстановке с Тарасовым и Штифановой, и я не мог установить, что они имели подпольные организации и вели контрреволюционную работу… С Штифановой я познакомился в Сталинске через Тарасову, которая приходила к ней. Штифанова была знакома с моим другом в Москве, Ширяевым Дмитрием, который тоже был привлечён в связи с зиновьевской группой… Ширяева до последнего дня я считал хорошими товарищем и не знал, что он в зиновьевской группе… У Тарасова я бывал очень редко, в частности, был 1 мая, кто был у Тарасова – фамилии известны у товарища Остренко… Вечера больше устраивались у Нарыкова, так как у него хорошая квартира, разговоры на вечере были разные, были и политические, но в них антипартийного я не замечал… Помощь Нине Тарасовой я и жена не оказывали, об убийстве Кирова разговоров никаких не было, моя жена после ареста Тарасова ходила к ним, но я провел «работу» с женой, и она не ходит сейчас… Нарыков, Бабчин стали жертвой ввиду их политической слепоты, связь жены моей бывает с женой Нарыкова (Ициксон) как с сестрой…». Книга Франкфурта И вот в обстановке уже начавшейся травли, когда Шадрину приходится объясняться, почему водил знакомства и имел в родственниках «не тех», кого следовало бы, выходит книга начальника Кузнецкстроя Франкфурта. В которой Шадрин поминался дважды, причем назывался чуть ли не героем строительства. Скандал! И выходило, что либо Франкфурт покрывает бывших троцкистов, либо Шадрин не лжёт и действительно к пресловутому «троцкизму» отношения никакого не имеет. Однако всё это – на тогдашний сверхполитизировванный взгляд. Сегодня же удивляемся смелости Франкфурта. Как же, - оказывал покровительство Шадрину, вполне отдавая себе отчёт, что его в Сталинске никогда не считали вполне благонадёжным. А тут – некий кредит доверия. «Командированные в Москву товарищи, - писал Франкфурт в книге, вспоминая о «начале начал» строительства, - во главе с молодым инженером-коммунистом М.В.Шадриным нашли нужное оборудование. Не теряя лишнего времени, они сами организовали монтаж оборудования и одновременно проектировали здания для него. Первыми прибыли на площадку строительные чертежи. И когда оборудование ещё демонтировалось, на площадке уже приступали к строительству станции! Нехватка энергии принимала характер бедствия. Много механизмов не могло работать – не было энергии. Шадрину поручили руководить постройкой второй временной электростанции и монтажом оборудования. Он оказался прекрасным руководителем и талантливым организатором. С того момента, когда была выкинута первая лопата земли в котловине станции и до дачи тока прошло только 75 дней – рекордный срок! Руководимый Шадриным коллектив не только построил, смонтировал и пустил станцию в ход, но и соорудил временную плотину у реки, организовал подачу топлива к станции…». «Я за мировую революцию…» Но в Сталинске отнюдь не все думали так, как Франкфурт. Секретарю горкома Новаковскому спущена директива: искать врагов! А где их искать? Среди бывших «троцкистов», конечно. 19 января 1935г. – заседание бюро горкома. Припоминаются все промахи Шадрина, которые хоть отдалённо можно было бы назвать пособничеством оппозиционерам. Коммунист Колмаков поставил в вину Шадрину, что тот всячески препятствовал запуску ЦЭС: много, мол, недоделок. Вот он где, оппортунизм-то! Калинин – в ударе: «(Шадрин) вступил на путь того, что пускать ЦЭС с громадными недоделками нельзя, потому что это приведёт дело к срыву, во всяком случае, принимая всё для того, чтобы пуск ЦЭС оттянуть и по этой линии нужна была очень упорная борьба вплоть до того, чтобы оценить совершенно отчетливо его поведение, как оппортунистическое поведение». Но ведь Франкфурт писал, что Шадрин построил ЦЭС в рекордно короткие сроки, проявив чудеса героизма. А тут выясняется, что можно было построить ещё быстрее, да Шадрин со своим оппортунизмом мешал. Но самое страшное преступление Шадрина – в ином. Как сообщал коммунист Авинкин, при обсуждении доклада Сталина на 17 съезде партии Шадрин не был активен, выступал только по хозяйственным вопросам и лишь «на последнем собрании, когда (секретарь горкома) Новаковский делал доклад, товарищ Шадрин выступил в первый раз о том, что он согласен с политической линией партии, причем даже подал в «Большевистскую Сталь» заявление… Он сказал, что «я за мировую революцию вообще, за партию»…». Коммунистам мало было слепо следовать курсу Сталина, - об этом ещё нужно кричать на всех собраниях, иначе – прослывёшь оппортунистом. Шадрин извлекает уроки, но – слишком поздно. Ему предъявляют счёт: водил знакомство с Нарыковым и Тарасовым, которых уже успели записать в «контрреволюционеры». Коммунист Глазов из УРСа демонстрирует чудеса бдительности. «Надо, - считает он, - коснуться Шадрина. Он близок к Тарасову и родственник Нарыкову, это надо будет учесть. Мне кажется, если Шадрин является родственником Нарыкова, близкий друг Тарасова, всё время вместе с ними, то как можно не знать, что когда люди ведут контрреволюционную работу, если он сам непосредственно не участвовал в этом деле, то он как коммунист должен знать, здесь надо щупать. Если он знал, а он должен был знать, так он скрыл это от партии и дал им возможность вести контрреволюционную работу…». «Давит» на Шадрина коммунист Дулиев. 31 января 1935г. он требует от Шадрина чёткого ответа: правильно ли посажены контрреволюционеры Нарыков и Бабчин. Похоже, Шадрин не спешил сдавать вчерашних друзей. И вот – рикошет: «Меня, - выступал Дулиев на партсобрании ТЭЦ, - не удовлетворило выступление Шадрина. Он нам должен рассказать, считает ли он, что правильно ли посажены властями Нарыков, Бабчин и другие. Вы, товарищ Шадрин, несёте ответственность за Нарыкова, потому что Вы их хорошо знаете… Мы сегодня от тебя требуем полной признательности, и если ты сегодня не скажешь, мы вынуждены тебя исключить из партии. Но ты, я думаю, ещё до того не дошел, до такой низости, и обязан с этой трибуны признать и бросить заниматься двурушничеством…». «Я им очень сочувствую…» К маю 1935г. контрреволюционное «дело» - в самом разгаре, и за связь с Шадриным уже исключают из партии. Пострадал Ф.Т.Зуев. 29 мая на бюро горкома у него отобрали партбилет за то, что на партсобрании Центральной лаборатории КМК от 7 апреля 1935г. он «не только не разоблачил всей контрреволюционной сущности Шадрина и других, а стал на антипартийный путь, путь примиренца к Шадрину-контрреволюционеру, троцкисту, последнего в своём выступлении стал восхвалять как хорошего, талантливого, способного организатора и неплохого товарища». Похоже, такое открытое восхваление Шадрина со стороны Зуева бросило некоторых присутствующих на партсобрании в жар. Пламенные коммунистки Пахомова и Бейлина потребовали от Зуева «рассказать о контрреволюционной деятельности Шадрина и своих троцкистских ошибках», а некоторое время спустя в Центральной лаборатории было проведено ещё одно партсобрание. Чувствовалось, что с Зуевым «поработали», и он кается: «я 7 апреля 1935г. на партсобрании выступал неверно, нужно было бы поставить вопрос резко о Шадрине». Однако покаяние Зуева не показалось собравшимся искренним, потому что в протоколе записано: «Зуев решительно не разоблачил контрреволюционную сущность троцкизма и не дал развёрнутую критику своему антипартийному выступлению (в защиту Шадрина) на партсобрании 7 апреля 1935г.». Удивляет, что вообще находились ещё в Сталинске те, кто считал гонения на Шадрина делом неправедным. Подумать только – даже летом 1935г., когда, казалось бы, судьба Шадрина уже определена, и от лагерей его уже не спасти, горком по-прежнему вылавливает сочувствующих ему, изымая партбилеты. Такому «остракизму» был подвергнут, например, инвалид-пенсионер Василий Яковлевич Поздеев. Он открыто голосовал на партсобрании против исключения Шадрина из партии, а когда его вызвали на заседание парткома, он заявил, что «не видит доказательств виновности Шадрина». Срочно созвали ещё одно партсобрание и потребовали объяснений, «почему он голосовал в защиту» Шадрина. На этот раз ничего внятного Поздеев собравшимся не сообщил, Шадрина обличать, как будто бы, не стал, и поэтому дружно был от общей партийной стаи отлучён. Сочувствовала Шадрину заведующая туберкулезным отделением больницы металлургов Антонова. После ареста Шадрина его жена приходила к Антоновой на дом и просила связаться в Ленинграде с работником Смольного Петром Розеном: не поможет ли тот в освобождении Шадрина? В мае Антонова сообщала неустановленному лицу, что «к Шадриной… сама не пойду, но ужасно… соболезную и сочувствую», и еще: «Я страшно боялась, что меня вызовут в партком, так как… у меня была Шадрина, её видели окружающие, но как будто всё прошло благополучно». Антонова готова была также на оказание материальной помощи семье арестованного, она передавала через посредника жёнам арестованных Нарыкова и Шадрина буквально следующее: «Передай Нарыковой и Шадриной, что я им очень сочувствую, глубоко переживаю их горе, не верю во всё это дело и всегда готова, если будет нужда, помочь материально, но лично идти к ним боюсь». Как эти признания попали в сводку НКВД – можно только догадываться. Очевидно, разоткровенничалась Антонова с доносителем… «Работаю землекопом…» А в это время Шадрин уже в лагере. Содержится он в 1-й колонии 9-го отделения Сиблага на станции Ахпун, близ Темир-Тау. Бывший сподвижник Франкфурта, начальник электростанции работает простым землекопом. И маловажно, что Шадрин болен, и тяжёлые работы ему противопоказаны, - о здоровье подлых троцкистов мало кто заботится. Загибаешься? Сам виноват! Впрочем – Шадрину действительно невмоготу. Он сумел переправить из лагеря письмо на волю – крик души, просьбу о помощи. Он взывает к некоему влиятельному Аркадию Самойловичу (фамилия не указана) посодействовать переводу на работу в Сталинск. Однако письмо попадает в делопроизводство горкома партии: очевидно, адресат проявил «бдительность» и переправил его прямиком «по назначению». Приводим текст письма без купюр: «Уважаемый Аркадий Самойлович! Вам, вероятно, известно, что решением особого совещания НКВД я заключен на 5 лет ИТЛ – уже около 2 месяцев нахожусь в лагерях 9-го отделения Сиблага на строительстве Горно-Шорской железной дороги, работаю землекопом. Исключительно тяжёлое физическое (у меня тяжёлое желудочное заболевание) и моральное состояние заставляет меня обращаться к Вам со специальной просьбой, хотя и я прекрасно понимаю, что обращение к Вам человека так или иначе, но осуждённого в связи с событиями этого года, представляет Вам мало удовольствия. Я совершенно не представляю себе существующей в настоящее время на воле ситуации по отношению к такого рода «контрреволюционерам», как я (в том числе не представляю себе и подобной ситуации в Сталинске). Поэтому допускаю, что моя просьба является совершенно несвоевременной и неуместной, и Вы, понятно, можете никак на неё в этом случае не реагировать. Я прошу Вас, если есть какая-либо возможность, использовать меня в любой возможной роли на Вашем строительстве и, если такая возможность представится, соответственно оформить через Сиблаг мой перевод в Сталинск. Могу Вас самым искренним образом уверить, что как раньше, так и теперь я не был и не являюсь ни на гран в какой-либо форме врагом советской власти и партии, а стал роковой жертвой сложившихся обстоятельств в обстановке крайне обострившегося политического момента. Поэтому тот, кто берёт на работу такого заключенного, может быть совершенно спокоен за свою совесть и незапятнанность своего политического реноме». Можно представить себе испуг Аркадия Самойловича! К нему взывает враг народа, - не записали бы самого в «пособники»! Ведь в Сталинске уже принялись за разоблачение не только окружения Шадрина, но и - окружения окружения. 31 октября 1935г. исключают из партии бывшего эсера Н.И.Плотникова – за связь с контрреволюционером Бодяко. Бодяко же - участник группировки Шадрина. Преследуются уже знакомые знакомых. В этих условиях не то что помогать Шадрину, но даже получать от него письма – подобно самоубийству. Несбыточные мечты Надежда умирает последней. Шадрина арестовали, но его жена ещё надеется на чудо. У ней на квартире собираются «обиженные» - бывший начальник энергобюро КМК Владимир Николаевич Бобышев, и её сестра Валентина Ициксон. Очевидно, присутствовал ещё кто-то, ибо содержание разговоров стало известно НКВД, о чем свидетельствует соответствующая спецзаписка. Констатировали следующее: «Наш план возвращения Шадрина… и других не удался…, дело сорвалось». Кто сообщил в НКВД? Загадка. Во всяком случае, доносчик должен был быть вхож в дом Шадриных, и ему доверяли. Среди друзей и товарищей по работе, стало быть, находились предатели. И это нас нисколько не удивляет. Посмотрите, например, с каким пылом и обстоятельностью, с приведением множества дат, доказывает свою непричастность к орбите Шадрина бывший его коллега Ф.С.Дульнев. 21 октября 1935г. он писал в комиссию партконтроля нижеследующее: «Шадрина знаю с 1932 года, то есть с момента его назначения начальником Сталинской ТЭЦ, в этот период я работал на строительстве ТЭЦ в качестве старшего прораба по монтажу паропроводов ТЭЦ. Сталкиваться в тот период с Шадриным приходилось крайне мало. С февраля 1932г. по 1933г. включительно я связи с Шадриным совершенно никакой не имел, так как в это время работал в Новосибирске в Запсибэнергострое у должности замуправляющего. Вторично с Шадриным мне пришлось сталкиваться по работе в Сталинске в 1934г., как начальнику цеха водоснабжения и теплофикации с начальником ТЭЦ. В конце 1934г. Шадрин стал моим непосредственным начальником, так как в сентябре он был назначен главным энергетиком завода. Несмотря на то, что я знал по производству Шадрина около трех лет, я только один раз был у него на квартире, примерно в октябре месяце 1934г. и то был вызван к нему по служебным делам. Шадрин у меня на квартире никогда не был. Единственный раз, когда мне пришлось встретиться в домашней обстановке с Шадриным, это на квартире инженера Зарайского, зам. нач. ТЭЦ по строительству, которым я был приглашен с женой в гости. Ничего антипартийного, антисоветского за время пребывания у Зарайского не было, правда, была выпивка, пели, играли. Когда на партийном собрании ТЭЦ в феврале месяце с.г. разбирался вопрос о Шадрине, об его участии в контрреволюционной группировке Тарасова, Батикова, Нарыкова и Бабчина, я выступал на партсобрании с критикой его антипартийного поведения, его партийной беспринципности и первым из выступающих внёс предложение об исключении Шадрина из партии – вот всё, что я могу сказать о своей связи и знакомстве с Шадриным». Вот так: вчера с Шадриным «выпивал, играл и пел», а назавтра - первым из первых призвал к расправе над ним. Отличался, конечно, не только Дульнев. Коммунист Гончар, например, 9 октября 1935г. на партсобрании литейного цеха сообщил, что у отца Шадрина когда-то было крупное хозяйство: держал до 200 голов скота, а жена у Шадрина – «дочь крупного торговца». Так вот же они – явные признаки «контрреволюционности»! С искренней или деланной горечью Гончар вспоминал о том, как «прошляпили» вскрытие троцкистских корней Шадрина на партчистке: «Надо заметить, при его чистке присутствовало много народу не из нашего коллектива, а врачи, педагоги и другие лица. Все они выступали за него, расхваливали его работу и т.д. Выступал один рабочий против Шадрина, его просмеяли, а он был прав…». Робкие протесты Таким образом, налицо хоть и слабый, но – протест. Интеллигенция возмущается, инженеры присоединяются к гонениям на Шадрина неохотно. Когда Шадрина исключали из партии, видный на заводских горизонтах специалист Прокошин даже ушел с партсобрания. Что было замечено и тут же использовано недоброжелателями. Коммунист Гущин 7 октября 1935г. на партсобрании ТЭЦ Прокошина за такую явную демонстрацию порицает. А за четыре дня до этого, тоже на партсобрании ТЭЦ, коммунист Добровольский не без умысла припоминает, что Прокошин, когда травили Шадрина, «отзывался о нём как о незаменимом работнике», а после ареста Шадрина - вероятно, в знак солидарности – вообще перестал выступать на партсобраниях. Но даже эти робкие протесты душились на корню. 1 ноября 1935г. исключают из партии помощника начальника цеха Алексея Васильевича Козлова – за «оправдывание в своих выступлениях действий контрреволюционера Шадрина». А 11 дней спустя исключается заведующая административно-хозяйственным отделом заводоуправления Раиса Семёновна Хазанова – за соучастие в «троцкистско-зиновьевских» делах Шадрина и его соумышленников. Такое же наказание 20 ноября 1935г. постигло Ростислава Григорьевича Богаевского: он при исключении Шадрина «сомневался в правильности решения парторганизации», и даже спровоцировал на эту тему «специальный разговор среди комсомольцев». Среди гонителей «последышей Шадрина» отличался клеветник Григорьев – когда-нибудь мы напишем об этой чёрной фигуре прошлого специальный очерк. Григорьев обладал особым чутьём – он умел предвидеть, какие беды ожидают в будущем бывших «оппозиционеров», и травлю начинал заранее, до общей волны разоблачений. Ещё 2 февраля 1934г. на партсобрании ТЭЦ Григорьев возмущался поведением Шадрина: «Шадрин, зная чуждое происхождение Ициксон, скрывал это и даже допустил её до руководства партшколой». Та же линия прослеживается в его речи на собрании ТЭЦ полтора года спустя, 7 октября 1935г., когда он травит тех, кто когда-то Шадрину сочувствовал: «После исключения Шадрина, - выступал Григорьев, - приходил в партком всё время Козлов и всё хотел вырваться из нашей организации. Чувствовал, что и до него доберутся… Грачёв также после исключения Шадрина выражал сомнение по исключению Шадрина и говорил, что это такой честный человек, незаменим… Прокошин при исключении Шадрина выразился, что Шадрин незаменим, что у него надо учиться… Я считаю, что за обман нашей организации, за связь с классовым врагом… Прокошина (надо) исключить из рядов ВКП(б)…». «Чапаев №2» Кается коммунист Дульнев. Когда исключали Шадрина из партии, Дульнев ни с того, ни с сего назвал его «Чапаевым №1» на производстве и «Чапаевым №2» в партработе. Потребовалось специальное разъяснение. Выяснилось, что коммунист Зарайский часто говорил: «Шадрин был хозяином», а у него в комиссарах ходил партработник Дульнев. Спасая своё реноме, в октябре 1935г. Дульнев изобрёл другой штамп: Шадрин, мол, в ответе не только за хозяйственную, но и за партийную работу, в общем – Чапаев, да и только, воевать с ним было бесполезно. Таким образом, «комиссарство» Дульнева оказалось как бы смазанным, ведь ходить «в комиссарах» у троцкиста – не лучшее, что можно придумать. Однако в запале бойких оправданий Дульнев совершает ошибку, награждая «оппозиционера» Шадрина легендарным в те поры именем героя гражданской войны. Испуг Дульнева вполне объясним: как бы самому не «загреметь». Потому что день ото дня обнаруживалось всё больше и больше доказательств «контрреволюционности» Шадрина. Коммунист Жеребцов сообщал: «Шадрин при спецпереселенцах относился к нам грубо, а к ним – наоборот». Всё предельно ясно: Шадрин – друг спецпереселенцев и враг коммунистов. Человек смелый. Очевидно, прекрасно понимал, что за спецпереселенцы работали с ним на Кузнецкстрое. И становится понятным, почему, скажем, коммунист Мочалов, который скрывал, что у него два дяди – раскулачены, при исключении Шадрина из партии прямо на собрании плакал. И за эту его чувствительность расплачивается: его призвали к ответу – почему плакал? Жалел Шадрина? Мочалов изворачивается. Придумывает не вовсе убедительные объяснения: дескать, нервный я, плачу даже тогда, когда читаю статьи о лидере болгарских большевиков Георгии Димитрове. Шадрина в основном защищали те, кто уже многажды был бит жизнью. Но, даже отважившись на протест и получив наказание, защитники Шадрина, как правило, ломались и признавали свои «ошибки». Вот взять хотя бы уже упомянутого нами Василия Яковлевича Поздеева. В 1930 году он исключался из партии как «оппозиционер», но потом был восстановлен. Вряд ли Поздеев понял, за что именно исключался. Он объяснял своё исключение очень просто: «те, кто меня исключали, были белобандиты». Увидев, как ни за что избивают Шадрина на партсобраниях, Поздеев почувствовал в нём родственную душу. Конечно, развенчивали Шадрина не белобандиты, но ведь очевидно – Шадрин страдает по политическим мотивам так же, как когда-то – Поздеев. И Поздеев за Шадрина вступается: «Во время исключения из партии троцкиста-контрреволюционера Шадрина, - сказано в протоколе, - (Поздеев) выступал против исключения, считая, что Шадрин исключается «на основании каких-то логических выводов», что он (Поздеев) был такой же жертвой, (Поздеев) вел разговоры среди рабочих, что Шадрин не контрреволюционер, на парткоме он подтвердил тоже, только добавил, что «когда я говорил в защиту Шадрина, то знал, что меня будут таскать, я член партии и знаю устав, я имею право голосовать на собрании за любое предложение и считаю, что если голосовал против исключения из рядов партии, то делал правильно…». Увы, Поздеев покаялся. Заявил прилюдно, что «Шадрин правильно исключен». Полагалось идти в одном строю и в одном направлении, - этот урок Поздеев уже усвоил… «Не принимал в свою касту новых людей…» Создаётся впечатление, что руководство города, горкома, КМК арестом Шадрина было напугано. Уж очень боялись, что дело разрастётся и в орбиту кровавых разбирательств втянутся лица ещё более приметные, чем Шадрин. На очереди был Франкфурт. Местные партверхи в ожидании: арестуют его или нет? Арестуют, конечно. Но кого – следующего? Директор КМК Бутенко на августовском заседании партактива в 1936г. делится с собравшимися уверенностью, что Шадрин в свою троцкистскую группу никого постороннего не вербовал. Иными словами, подразумевается, что кружок контрреволюционеров численно был не вовсе значителен. Самоуспокаивается: в пособники к Шадрину уж меня-то точно – не запишут. «Вскрытие контрреволюционной группы Шадрина и других свидетельствует, - считал Бутенко, - что враг пробрался к нам на завод, на самые ответственные участки работы, как на ТЭЦ, классовый враг на таких ответственных участках расставил свою силу. Эти контрреволюционные силы вербовали своих людей и снова заполняли ими наиболее ответственные участки работы завода… Работа контрреволюционера Шадрина была характерна тем, что он не принимал в свою касту новых людей, а вредили уже с проверенными людьми. Результат их работы – это вывели из строя котельную…». Если бы знал Бутенко, какие обвинения предъявят ему самому, но – спустя два года! Сведения черпаем с сайта «Мемориала»: Бутенко Константин Иванович, 1901 г.р., украинец, образование высшее, арестован 15 мая 1938г. и расстрелян 28 июля (очерк о Бутенко: «НГ» от 26.07.01г.). Правда, в некотором смысле Бутенко, в отличие от Шадрина, повезло: его расстреляли невдолге после ареста и сулившего все земные блага сидения в кресле заместителя наркома тяжёлой промышленности, равно и обладания комфортной московской квартирой по улице Серафимовича, дом 2. У Шадрина же «апартаменты» были куда более скромные: лагерные бараки в течение трех лет, и лишь потом – расстрел. Вместо эпилога Кузбасские исследователи, за редким исключением, тяготеют к традиционной большевистской трактовке истории Кузбасса эпохи «великих строек». Общественное мнение, статьи в газетах, экспозиции в музеях – сплошь сусальная позолота. В Кемерове означенный большевизм проявляется двояко: есть большевизм махровый, с ним мы сталкиваемся на страницах ветеранских изданий, в стихах, прославляющих «красные революционные знамена», и есть – бытовой, впитанный с молоком матери, эта разновидность опаснее всего, потому что коренится в подсознании в каждом из нас. Вы скажете: страна уже не та, и люди не те. И та, и те! В доказательство сказанного приведём пример. К новокузнецким краеведам из Москвы обратился за помощью потомок Виктора Леонидовича Назарова, расстрелянного красными в 1920 году как участника белогвардейщины. По свидетельству жены Назарова, его тело большевики зарыли на свалке между Кузнецком (ныне Новокузнецком) и селом Байдаевка за Святым колодцем. Не будем рассуждать на тему, кто прав, а кто виновен: в годы гражданской войны подчас было очень трудно определить степень «праведности» её участников. Назаров – одна из бесчисленных жертв сложившейся политической конъюнктуры. И вот потомки Назарова, как уже сказано, попросили помощи в разыскании необходимых сведений: на какой именно свалке «похоронили» красные власти деда, и по какой причине расстреляли. В 2000 году последовало два запроса в управление ФСБ по Кемеровской области. На запросы из ФСБ последовал ответ: да, личное дело Назарова хранится в Кемерове. Но, поскольку реабилитации Назаров не подлежит, никаких сведений о нём родственникам предоставлено не будет. В ФСБ, и вполне правомерно, ссылаются на Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий». Не спешите винить сотрудников ФСБ. Их действия соответствуют не только букве, но и духу означенного закона. Ибо в нём действительно оговорена возможность непредоставления подобных сведений, если только расстрелянный провинился ещё в чем-то, помимо политики, - например, если от его действий страдало мирное население. Однако с момента расстрела прошло восемьдесят лет! И родственникам не сообщается, за что именно, по какой статье – расстреляли! Даже если Назаров – изверг из извергов, уголовник из уголовников, - то чем провинились потомки? В годы гражданской войны очень трудно было отделить уголовщину от политики. Одно и то же убийство или покушение на таковое можно классифицировать и как уголовное, и как политическое деяние. Это юридический нонсенс, который надо решать с адвокатами, с гласным освидетельствованием. Разбираться надо, используя институты прав человека, а не запирать дела в тишь архивов ФСБ. Есть и другое соображение: если Назаров пострадал не за политику, а, скажем, за уголовщину (предположим такое!), то зачем его дело хранить в ФСБ? Передайте его в госархив. Если оно не политическое – причем тут Федеральная Служба Безопасности? Да и какая может быть «политика» спустя восемьдесят лет! А если всё же «политика», и Назаров расстрелян по идеологическим причинам – то тем более непонятно: вот уже много лет нас убеждают, что большевистская идеология отошла в мир иной. И если причины расстрела – политика, то что же мешает проявить добрую волю к потомкам? И вообще – почему определять, насколько виновен был Назаров, и подлежит ли он реабилитации, должна ФСБ? Почему реабилитация или отказ в оной происходит во внесудебном порядке? И могут ли родственники рассчитывать, что им сообщат, наконец, после 80 лет ожидания, кем именно приговорен был Назаров к расстрелу - судом или внесудебным органом, наподобие какой-нибудь ВЧК? Но самое интересное в том, что предъявлять претензии не к кому. Ибо, как уже сказано, в ФСБ поступили с точки зрения буквы закона и инструкций – правильно. Руководствовались Законом. Вот к Закону и предъявляйте претензии. И предъявим! Как известно, «Закон о реабилитации жертв политических репрессий» разрабатывался с участием лидеров «Мемориала». Плохо, значит, поработали лидеры! Плохо поработали партии в Думе, коли Закон не в состоянии обеспечить не только право человека на информацию о не понятно за что погибшем родственнике, но даже не предусматривает возможности разглашения сведений о месте захоронения, то есть о координатах выгребной канавы, куда скинули тело Назарова после расстрела. И кто теперь поможет потомкам Назарова? «Мемориал»? Хельсинкская группа? А никто не поможет. Воевать с Законом охотников нет. Напротив, хороши законы или нет – призывают нас их выполнять. Вот исходя из подобных рассуждений, наверное, корреспондент одной областной газеты, специализирующийся на «мемориальной» тематике, делом Назарова заниматься отказался. Некогда ему, корреспонденту! 80 лет ждали родственники – ещё подождут, не беда. Но не отринуты пока ещё другие законы – законы элементарной человечности, к которым мы никак не можем приобщиться уже много десятилетий. Одни законы – бесчестные и подлые – осуждали на казнь Назаровых и Шадриных, что находили приют в выгребных ямах. Другие – неписанные – взывали к совести потомков. И, соответственно, мы тоже, как и 70-80 лет назад, поделились на сторонников писанных и неписанных законов. Те, что за писанные – держатся за былые тайны чекистских подвалов, либо боятся запачкаться, как упомянутый выше очень занятый корреспондент. Сторонников неписанных законов тоже немало. Историю Назарова близко к сердцу восприняли заведующая музеем народного образования Кузбасса при школе-гимназии №10 г. Новокузнецка Тамара Васильевна Семёнова, директор новокузнецкого городского краеведческого музея Евгения Михайловна Сущенко, начальник новокузнецкого городско управления культуры Михаил Михайлович Маслов. Писали запросы, старались помочь в скорбных разысканиях потомков. Большевистская ортодоксия угробила немало жизней. Сегодня она воюет с памятью поколений. И, увы, небезуспешно. Не случайно же, в самом деле, одна из центральных улиц Кемерова по сю пору носит имя Дзержинского. Для одних история – это Дзержинские да Ленины. Для других – Назаровы, Шадрины, миллионы тех, кто жил хуже скотины. Так что на наш век краеведческих баталий – хватит сполна… Мэри КУШНИКОВА, Вячеслав ТОГУЛЕВ
|
